— Милорд!

Эрван был способен на многое. В том числе на то, чтобы заплатить несколько медяков за придуманный повод.

Нужно было предупредить барона, прежде чем он угодит в засаду, но останавливаться и слушать меня он не пожелал. Только послал в ответ на мой окрик короткую кривую и понимающую улыбку и безбоязненно свернул за угол.

— Вот!

Мне показалось, что на долю секунды я перестала дышать, услышав победный и полный надежды возглас мальчишки.

Если всё-таки придётся звать на помощь…

Там не было засады.

Поспешив за Монтейном, чтобы сцепиться с Эрваном самой, я остолбенела, застыла на месте, потому что там был щенок.

Ещё двое мальчишек и девочка сидели прямо на земле, а между ними лежал обычный рыжий щенок. Его передняя правая лапа была вывернута под неестественным углом, а в открытой гноящейся ране уже копошились черви.

— Я же говорил, это он! Он поможет! — мальчишка, который привёл нас, сурово кивнул своим, а после забрал голову, глядя на Монтейна с надеждой. — Правда же поможете, милорд? Мой папаша говорит, что вы вместе помогаете!

— Пожалуйста, милорд! Его переехали повозкой! — девочка подняла на него полные слёз глаза.

Помимо горя об умирающем щенке, в них был страх. Тот самый страх, который испытывают люди, столкнувшись с кем-то вроде Чёрного Барона — кем-то не просто более могущественным, а… иным, чуждым им по своей сути.

И всё же она преодолевала этот страх.

Четверо глупых, беспечных детей, с которых другой, не Монтейн, мог бы попросить в уплату так много.

— Давайте я посмотрю, — я решительно шагнула вперёд, но он меня опередил.

— Ну и что тут у нас?

Щенок уже почти не шевелился, когда Монтейн без всякой брезгливости взял его на руки.

Я мысленно зачем-то отметила, что отличной батистовой рубашке пришёл конец.

Он же не обратил на это никакого внимания, приподнимая опущенные веки.

Безнадёжный случай.

Барон погладил щенка между ушами, и отчего-то именно в этот момент мне захотелось заплакать. Помочь ему уйти и правда было милосердием, да только я такого не умела. Монтейн же наверняка мог сделать это, не причиняя боли.

Дети хором ахнули, а мне показалось, что земля кренится и уходит у меня из-под ног, потому что в его ладони и правда вспыхнуло пламя. Белое и чистое, оно походило на приручённую и послушную воле своего хозяина молнию.

Равнодушно облизав свалявшуюся в животном предсмертии шерсть, это пламя спустилось ниже и проникло в рану, очищая её, заживляя ткани.

Ни жива ни мертва, я смотрела на то, как барон лечил маленькую обречённую собаку, и не знала, ни сколько времени прошло, ни что чувствую по этому поводу.

Когда щенок поднял ухо, я поняла, что он закончил. Только что гниющая лапа поднялась — по всей видимости, в неё возвращалась чувствительность, и щенок готов был учиться пользоваться ею заново.

— Держи, — Монтейн опёрся на левое колено, чтобы передать его мальчику, который отважился обратиться к нему, а потом кивнул девочке. — Хорошо заботьтесь о нём. Он будет жить долго.

Лечил он, но руки дрожали у меня.

Когда Монтейн выпрямился, посмотреть ему в глаза почему-то оказалось так стыдно, что я буквально заставила себя сделать это.

— Принесите мяса, мадам Мелания. Этому зверю сейчас нужно хорошо поесть, — он чему-то улыбался. — Нам с вами, кстати, тоже.

Глава 3

«Он мне подходит».

То ли я проснулась с этой мыслью, то ли именно она меня и разбудила, спросонья было невозможно разобрать, да я и не слишком старалась.

Кровать на постоялом дворе показалась мне едва ли не королевским ложем, за окном стоял тёплый и ласковый августовский вечер, а на душе впервые за долгое время было так спокойно, что я сладко потянулась, прежде чем встать.

Всего на мгновение, но случившееся за последние сутки показалось мне сном.

Согласие Монтейна взять меня с собой.

Та восхитительная небрежность, с которой он вступился за меня в трактире.

Его удивительная, чудесная, ни на что не похожая сила.

Она бурлила, как горная река, требовала выхода, даже когда уставало тело. Её хватило бы, чтобы безо всякого труда испепелить, забрать десяток жизней, но он просто так, не ожидая ничего взамен, приложил её к лечению искалеченного щенка.

Гладя его между рыжих ушей и скармливать с ладони мясо, взятое из своей тарелки, я чувствовала себя счастливой.

Мальчик и девочка, с которых барон взял слово заботиться о нём, сидели рядом и ревностно наблюдали за каждым моим движением, а я, даже всё понимая, не могла выпустить щенка из рук.

Он стал символом и моего спасения.

— Что скажете, мадам травница? — негромко спросил меня Монтейн, когда мы возвращались в трактир.

Он снова улыбнулся слишком быстро, мимолётно, как человек, который улыбаться отвык.

Мне с лёгкостью удалось улыбнуться ему в ответ точно так же.

— Думаю, через несколько лет она выйдет за него замуж, потому что они не смогут поделить собаку.

Смеяться с ним оказалось удивительно приятно.

Решив, что ожидание ещё одной порции еды мы просто не выдержим, Монтейн поделился со мной своей, и это тоже сделал умопомрачительно легко.

По комнатам мы разошлись за полдень, а проснулась я, когда на улице было уже совсем темно.

В теле ощущалась почти забытая лёгкость, голова была свободной от тяжёлых мыслей, и, я провела некоторое время, просто наслаждаясь этим чувством и думая о Монтейне.

Напрашиваясь в дорогу вместе с ним, я в самом деле видела в нём лишь удобного попутчика, но за одно короткое утро всё изменилось. То, как он держался с храбрыми от отчаяния детьми, как говорил с Эрваном, как лечил щенка, которому пообещал долгую жизнь…

Та сила, что сияла и искрилась в его ладони, казалась небылицей. Я ни секунды не верила в сплетни и россказни Мигеля о ней, хотя и подозревала, что этот человек действительно силён.

Однако же она была правдой.

Вероятно, именно она гнала его вперёд без устали и покоя, заставляла постоянно искать для неё выход.

Пусть ещё вчера ничего подобного и не было в моих планах, отпечаток этой силы на теле мог стать моим щитом на долгие недели, если не месяцы. Совсем немного для барона Монтейна — он едва ли вообще заметит, вряд ли подумает о таком, а я смогу добраться до своей цели быстро и беспрепятственно. Что немаловажно, тихо покинуть его, не подвергая опасности.

О том, как сильно подставляю его самим своим присутствием, я запретила себе думать в ту минуту,