Я вскочила, сарафан от пыли отряхивая, и к Кощею повернулась. Он смотрел на меня насмешливо, щурился, сверкали очи черные, будто камень чудный из глубин гор, и с весельем вместе печаль давняя застыла в этом хищном взгляде.

— Ты уж прости, царь Черного леса, что без спроса книгу взяла, да уж больно любопытно стало, — я поклонилась кротенько, не время сейчас гонор показывать. — И вовсе я не деревенская, да и не старуха теперь: была я в молодости сказительницей, по разным концам мира ходила, отовсюду сказания собирала. Самые лучшие, которые только ни есть на свете — все помню и повторить могу.

Царь Кощей оглядел меня задумчиво, улыбнулся, да так неприветливо, что у меня аж дыхание перехватило. А ну как убьет меня прямо тут, на месте, и что же делать тогда Милавушке?

— Вот оно что. И дивную сказку про молодую царевну тоже из дальних земель принесла? — прищурился царь, и взгляд потеплел немного.

Мои щеки тут же краска залила, взгляд сам собою в пол опустился. Подслушивал! Колдун — что с него взять, знает, верно, заклятья страшные, чтобы все ему в доме было ведомо. Но разве ж это дело — за гостями шпионить?

Стыдно признаваться, да лгать еще хуже.

— Эту… сама сочинила, собиралась в купальскую ночь детям деревенским рассказать. Остальные-то все они уже слышали.

— Кроме сказок что еще умеешь?

Я задумалась, на вопрос Кощеев отвечать не торопилась. Скажу, что на коне скакать могу — так какая ему от того польза? Стяпуха из меня плохая, швея и пряха — еще хуже. Только и гожусь, что за детьми малыми приглядывать, да темные ночи сказками наполнять. По молодости пела еще, да только позабылись мотивы за столько лет.

— Писать могу, счету обучена и языкам: по-гречески молвить умею и по-варяжски, — я приосанилась, глазами зелеными сверкнула, да Кощей только поморщился недовольно и к клетке отвернулся.

За ней шевельнулось что-то, зашипело. Я отскочила и к полкам деревянным прижалась. Заметил это царь, а потом покров с железных прутьев сдернул. А под ним — тварь та самая сидела, которая утопила меня!

Глава 8

— Не бойся, Ядвига, теперь Жердик — слуга твой, — Кощей клетку отпер маленьким ключом, тварь на пол соскочила и ко мне подкралась.

— Ни задаром, ни с дарами в придачу мне такое рядом не надобно! — я взвизгнула и к двери попятилась. — Я из-за него утопла!

— Пощади, Ядвига, маленький он еще, мало понимает. Меня и доброе мое защищал, когда ты в подвалы спустились. И теперь вину свою искупит: ежели с тобой какая беда приключится, он жизни не пощадит, чтобы спасти.

— Да какая же беда, коли самый первый злодей под боком ходить будет? — я возмутилась, даже ножкой топнула. — Стой, тварь лесная, не подходи!

Жердик тем временем остановился, голову опустил и глянул на меня как-то обиженно. Что ж это получается, он меня послушался?

— Служить мне будешь? — я от любопытства аж вперед подалась, да так близко, что когда тварь голову подняла, прямо в глаза ей заглянула. Большие глаза, красные, с черными круглыми зрачками.

Неведомый зверь закивал быстро, будто и в самом деле речь мою понял. Я на Кощея взглянула, да тот только посмеивался.

— И как же он, такой мелкий, меня защитить сможет? Разве что от старухи немощной, — я плечи расправила, руки на груди скрестила, как знатные дамы в Царьграде делали, и свысока на Жердика посмотрела.

Тот крякнул обиженно, вытянул руку костлявую и до того она стала длинной, что он книгу греческую в пола поднял и на полку обратно вернул. Вот так тварь лесная!

— Малыш этот из рода жердяев*, в пожаре его родичи сгинули, и я приютил до тех пор, пока лес не восстановится. Он и ноги может длинными сделать, и шею. Коли ты так умна, как показать пытаешься, то придумаешь, как его с выгодой использовать.

А что я? Кивнула покорно, и Жердика снова принялась разглядывать. Интересно, насколько далеко ручищи свои протянуть может? Надо бы испытать.

— Раз с ним все решено, теперь серьезный разговор начнется. Сядь, Ядвига, и выслушай.

Кощей указал на кресло деревянное с резной спинкой. Я в него села, как королевишна какая-то, а он взял с полки другую книгу и передо мной на столе положил. Обивка на ней будто из коры дубовой, только черная почти, и лесом пахнет, и влажной листвой. Открыл Кощей передо мной почти на середине этот том, на нем странными знаками, каких я не видывала раньше никогда, что-то было мелко-мелко написано.

— Это — закон Нави, Черного леса. И в нем говорится, что люди здесь жить не должны, даже превращенные. Ибо люди от земли привыкли брать уж больно много, отдавать же им нечем. В лесу каждая тварь на какую-нибудь пользу служит, чтобы не иссхоли деревья, не случилось в реке воды слишком высокой или болезни страшной. Все тут в равновесии, и коли нарушим его, сотрется граница между жизнью и смертью. Только те, кто лесу пользу приносит, могут в нем оставаться, да и то лишь по решению моему и моих подданных.

У меня в третий раз за день сердце от страха замерло: не за себя, за Милавушку переживаю. Я-то разок уже умерла, а во второй не так страшно, но она-то!

— Должен я и тебя, и Милаву твою или убить сейчас, или на суд лесной отдать.

— Да разве не сам ты, царь Кощей, наслал град, посевы уничтожил? Неужто лишь для того, чтобы извести, Милавушку из деревни выманил? — я закричала, сил не найдя терпеть. Сейчас бы в ноги царю падать и рыдать, да гнев мне глаза застилал. Сам, значит, девку из деревни выманил, а теперь оказывается, что не надобна она ему, не полезна!

— Я бы на эту девку и при жизни не позарился, а в смерти уж нем более! — гаркнул Кощей, да так резко, что я аж обратно на стул села. — Гамаюн, проказник, любит на человеческих девиц поглазеть. Летел он в ту ночь к вашему костру, а за ним по обыкновению туча черная собралась, и буря неслась. Понравилась ему, видно, Милава твоя, вот он пониже и спустился, да непогоду с собой принес.

— Вот стервец! — я сквозь зубы от злости шипела,