— Цыц! — повторил Митька. — Не буду я за вас, бестолочей, просить. Сами языком мололи, сами и отвечайте…

Дослушивать я не стала, пошла в кабинет за деньгами. Внутри что-то противно зудело — как всегда бывает, когда не получается найти подход к ученику. И неважно, что эти пятеро — мои работники, а не ученики, подростки есть подростки. Кузька — глуп от природы или привык подчиняться всем, кто старше и сильнее, не разберешь. Такие всегда «как все» или подпевают самому громкому. С Антошкой — сложнее. Похвастаться нечем, кроме как умением дерзить, а быть крутым хочется, вот и строит из себя борца с системой. Будь у меня больше времени…

Но времени не было, зато работы было выше крыши.

Когда я вернулась с деньгами, Кузька попытался бухнуться мне в ноги.

— Барышня, я все понял, помилосердуйте! Батька так выпорет, что я неделю сидеть не смогу!

— Встань и не унижайся, — отрезала я. Выложила на стол пять столбиков медных монеток.

— Возьмите и убирайтесь. Полкан, проводи.

Пес гавкнул — не зло, но парни подскочили, все пятеро, и потянулись к столу за деньгами. У Кузьки дрожали руки.

Я вышла во двор.

Как бы то ни было, людям нужна вода. А к Северским съезжу сама, вот только копорку из волос вычешу и придумаю, где взять штаны, не исправника же раздевать.

Я хихикнула дурацкой двусмысленности, сбросила в колодец ведро.

А вот и исправник, легок на помине. Если он и устал, вытаскивая из погреба Марью Алексеевну, то никак этого не показывал. Как и того, что совсем недавно едва не погиб героем — кажется, теперь я никогда не смогу этого забыть.

Марья Алексеевна держалась за его локоть. Шла она неспешно, но не хромала, уже хорошо. И платье сухое, похоже, генеральша тоже вспомнила про магический «фен». Гришин и Нелидов двигались следом.

— Вы оставили без присмотра… — Я осеклась, не зная, можно ли говорить вслух про труп. Тем более что мальчишки тоже вышли из дома и понуро тащились к воротам.

Полкан сопровождал их. Судя по тому, как бодро крутился его хвост, пес наслаждался развлечением.

— Я осмотрел колоду, вы можете спокойно пересаживать пчел, если дело не терпит, — сказал Стрельцов. — Поставил охранку, все равно Иван Михайлович должен…

Он осекся, когда я начала крутить ворот.

— Глафира Андреевна!

Я подпрыгнула от его тона и украдкой осмотрела себя — неужто опять юбка задралась. Нет, все в порядке.

— Зачем вы таскаете тяжести, если есть работники!

— Уже нет. — Я пожала плечами. — Я их выставила. За лень и глупость.

— Понял. — Стрельцов оттер меня плечом и сам взялся за ворот.

Мальчишки переглянулись. Исправник перелил воду из колодезного ведра.

— Куда нести? В кухню?

У меня отвисла челюсть. Парни смотрели на исправника так, будто на его месте появился медведь, говорящий человеческим голосом.

— Дурак ты, — прошипел Данилка. — Исправник-то точно юбку не наденет.

— Ваше сиятельство, и вы, Глафира Андреевна, не по чину вам, — влез Гришин. — Я натаскаю, хоть разомнусь, а то весь день сиднем в коляске просидел.

— Мы натаскаем! — воскликнул Митька. — Барышня, простите дураков. И воду натаскаем, сколько надо, и хлев вычистим, и… — Он сглотнул. — И коров подоим, если надо.

— Ты за всех говоришь или за себя одного? — спросила я.

Митька внимательно оглядел остальных. Все закивали.

— Ведра — вот. Где бочка — знаете.

Мальчишки рванулись к колодцу, толкая друг друга локтями, будто боялись, что я передумаю.

— Кузьма! — окликнула я.

Он замер будто вкопанный, побелел.

— Поди к Варваре Николаевне, возьми у нее две записки, к Северским и к доктору. Седлай лошадь. И вперед, одна нога здесь — другая там.

Мальчишка умчался.

— Антошка.

Парень поставил ведро.

— Ты мужскую работу хотел? Иди конюшню вычисти. А завтра с Герасимом в лес пойдешь, доски тесать.

Парень коротко глянул на исправника. Опустил глаза.

— Как прикажете, барышня. — Он поплелся к конюшне, пнув по дороге камень.

А чем занять на завтра остальных, чтобы некогда было баклуши бить, завтра и подумаю, и так голова кругом идет.

3

Что мне нужно сделать прямо сейчас? Отправить всех приводить себя в порядок? Хотя исправник, зараза этакая, выглядит, как всегда, безукоризненно. У меня — подол в грязи, голова чешется от копорки, волосы растрепаны. А он — будто с портрета сошел, и копорка в его темных волосах не видна совершенно. Везет мужикам — проснулся, побрился и уже красавчик.

О чем я думаю вообще?

Людям надо помыться. Отдохнуть. Поесть.

О господи! Иван Кузьмич! Как же я забыла про землемера! Обедом его накормили — вместе с нами, спасибо настойчивости Марьи Алексеевны. Но как теперь отправить его домой? Лошадь понадобится посыльному, да и Герасим еще не вернулся из леса, чтобы побыть кучером. И…

Мне остро захотелось сесть на землю, прямо здесь, у колодца. И разрыдаться — в этот раз не давая выход пережитому страху, а просто так. С воплями «я девочка, я не хочу ничего решать, и пусть оно само все как-нибудь обустроится!».

Жаль, что такую роскошь могут позволить себе только те, кому действительно не приходится ничего решать.

— Марья Алексеевна, в моей уборной горячая и холодная вода, вы можете расположиться там вместе с Варенькой, чтобы привести себя в порядок. Я скоро подойду и помогу вам, чем смогу. — Я обернулась к мужчинам. — Господа, кипяток должен быть в ваших комнатах, с холодной водой мальчишки сейчас разберутся. Гришин, вас не затруднит позаботиться о себе самостоятельно? Кипяток в кухне, через стену от нее прачечная, там тепло и удобно. Девочки пока подготовят ужин…

— Гришин мне понадобится на некоторое время, — вмешался Стрельцов. — А потом, с вашего позволения, я бы присоединился к подготовке ужина, и закончил то, что начал утром. Я не сильно задержу трапезу — нужно лишь обжарить мясо на решетке над огнем.

— Если все так просто, можно поручить это девочкам. Вы наверняка устали, день был долгим.

— Что вы, такое блюдо требует… деликатного обращения. — Он улыбнулся краем рта, и я зарделась.

Он стоял слишком близко, и пахло от него не пылью и потом, как должно было быть после такого денька, а чем-то терпким и свежим. Я