«Нет!» — вырвалось у него, голос, звенящий от гнева. «Этого не будет! Я не допущу! Она не пешка в их играх! Она…»

«Успокойся!» — резко оборвала его маркиза, ее голос как хлыст. «Криками здесь ничего не добьешься! Королевская воля — не шутка. Если решение будет принято официально…» — Она не договорила, но смысл был ясен. Противостоять короне — самоубийство.

Леонард тяжело дышал, пытаясь совладать с бурей внутри. Образ Елены, вынужденной стать женой дряхлого старика по воле придворных интриганов, был невыносим. «Что же делать?» — спросил он хрипло.

«То, что я и сказала: торопиться», — ответила маркиза холодно и четко. «Но не делать глупостей! Твой единственный шанс — завоевать ее сердце ДО того, как колесо политики завертится слишком быстро. Чтобы она сама, добровольно, выбрала тебя. Тогда даже при дворе будут вынуждены считаться с ее волей. Стройте свои школы и приюты. Будь рядом. Будь тем защитником и опорой, в которой она нуждается. Растопи лед, Леонард. И делай это умно. У тебя нет права на ошибку. Время — твой враг.»

Леонард стоял, переваривая ее слова. Гнев уступал место холодной, сосредоточенной решимости. И глубокой, неожиданной благодарности. Тетушка, несмотря на всю свою неприязнь к выбору, билась за него. За него и за род.

«Тетушка», — его голос дрогнул от искреннего чувства. Он сделал шаг к ней. «Спасибо. Сердечно благодарю вас за предупреждение, за помощь, за… шанс. Я не подведу вас. И не подведу ее.»

Маркиза смотрела на него. Ее строгое лицо дрогнуло. В ее глазах, обычно таких холодных, мелькнуло что-то усталое, почти… теплое. Она отвернулась, подошла к окну, будто разглядывая ночь.

«Не подведешь…» — пробормотала она. «Посмотрим. Род должен продолжаться, Леонард. Ты — последний». — Она обернулась, и в ее взгляде была уже не ярость и не холодный расчет, а глубокая, вековая грусть и принятие. «Если… когда у тебя родится дочь…» — она запнулась, голос ее стал тише, — «… назови ее Элиза. В честь… старухи, которая слишком любила твою мать, чтобы позволить тебе все разрушить окончательно».

Леонард почувствовал, как комок подступает к горлу. Война между ними была окончена. Не просто перемирие, а капитуляция тетушки перед неизбежным и ее тайной надеждой на будущее.

«Обещаю, тетушка», — сказал он тихо, с глубоким уважением. «Элиза. Прекрасное имя.»

Маркиза кивнула, быстро отвернувшись снова к окну, будто смутившись своей сентиментальности.

«Ладно. Иди. Готовься к воскресному обеду. И помни каждое мое слово. Ни тени, Леонард. Ни единой тени.»

Леонард поклонился ее спине — глубоко, с почтением, какое оказывают не просто родственнице, а союзнику, выигравшему для него бесценное время на поле боя. Он вышел из кабинета, неся в себе бурю эмоций: ярость от политической угрозы, решимость бороться за Елену и странное, щемящее тепло — от примирения с тетушкой и ее неожиданного дара: имени для будущей дочери. Дорога к Ледяному Сердцу была открыта, но путь лежал через минное поле придворных интриг. И шагать по нему нужно было с безупречной осторожностью и железной волей.

Глава 49. Тени Прошлого и Свечи Надежды

Обратная дорога в Шато Виллар пролетела в странной смеси ликования и тревоги. Радость от встречи, от ее смеха, от приглашения на обед в воскресенье горела в груди Леонарда ярким пламенем. Но холодные слова тетушки о политических претендентах на Елену обвивали это пламя ледяными щупальцами. Образ ее, вынужденной стать женой дряхлого интригана по воле Версаля, вызывал в нем ярость и бессилие. Как защитить? Как успеть?

Войдя в свой кабинет, где царил привычный порядок, Леонард не нашел покоя. Тревога за Елену грызла его изнутри. Ему нужен был совет. Не тетушки, не Пьера, а человека, который понимал бы и его чувства, и сложность положения. Арман.

Он сел за стол, взял перо. Чернила ложились на бумагу нервно, отражая его состояние: «Дорогой кузен,

Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии и вдохновленным началом твоей великой стройки в Ла Шене. Первым делом — как прошла встреча с герцогом? Я сгораю от любопытства (и немного от зависти к твоему сырному будущему!).

Здесь же дела… сложны. Я видел Елену. Она пригласила меня на обед в воскресенье, обсуждать проект школы и приюта в ее поместье. Казалось бы, триумф! Но, Арман, над ней сгущаются тучи. Тетушка узнала из верных источников: при дворе поглядывают на ее руку как на политический инструмент. Говорят, о возможности выдать ее за какого-нибудь старого графа, чтобы прибрать к рукам ее норманнские владения. Представляешь? Мысль о том, что ее могут принести в жертву интригам, сводит меня с ума. Я не допущу этого. Но как действовать быстро и умно? Как обезопасить ее? Твоя голова всегда была светлее моей в сложных ситуациях. Прошу, поделись мыслями. Любой совет — как глоток воздуха.

Твой озадаченный и встревоженный кузен, Леонард.»

Он запечатал письмо, вручил Пьеру с наказом отправить с самым быстрым гонцом. Дело было сделано, но тревога не утихала. Усталость и эмоциональная буря дня свалили его на постель.

Сон пришел беспокойный, кошмарный. Он видел Елену. Она стояла в великолепном, но чужом свадебном платье, не белом, а траурно-черном, усыпанном искусственными бриллиантами интриги. Лицо ее было бледным, как мрамор, а по щекам текли тихие слезы. Рядом — тень дряхлого старика с хищным блеском в глазах. Елена подняла на Леонарда взгляд, полный немой мольбы и невыносимой боли. И вдруг черты ее лица поплыли, смешались… и перед ним стояла Лия. Та самая, из далекого прошлого, с огромными серыми глазами, полными той же предательской боли, что и на рассвете в его пентхаусе. Ее губы дрогнули:

«Почему? Почему ты отказался от меня… снова?»

Леонард проснулся с криком, застрявшим в горле. Сердце бешено колотилось, лоб был мокрым от холодного пота. Утро за окном было серым, мрачным, как его состояние. Он чувствовал себя морально разбитым. Кошмар сплел воедино его самые страшные страхи: беззащитность Елены перед политической машиной и его собственную, неискупимую вину перед Лией.

Образ Лии, ее тихий укор «Почему снова?», преследовал его. Он встал, чувствуя тяжесть на душе, которую не могли снять даже лучи восходящего солнца. «Надо в церковь,» — пронеслось в его голове, не как религиозный порыв, а как отчаянная попытка что-то сделать, хоть как-то облегчить эту ношу. «Поставить свечи. Чтобы она… простила.»

Он отправился в небольшую замковую церковь. Прохладный полумрак, запах воска и ладана, тихие лики святых на