Элеонора покачала головой и удалилась, оставив сына наедине с его приготовлениями и мечтами. А Лоренцо продолжал руководить последними штрихами, представляя, как через несколько часов Телиана войдёт в этот зал и увидит, что весь этот праздник — в её честь.

Он только надеялся, что ничто не испортит этот волшебный вечер. Особенно присутствие некоего дракона, которого, судя по приглашениям, всё-таки ждали в гости.

В моей спальне творилось что-то среднее между подготовкой к коронации и волшебным превращением. Лина и две других служанки порхали вокруг меня, словно феи-крёстные, вооружённые гребнями, шпильками и флаконами с ароматными маслами.

Когда я надела подаренное платье, в зеркале отразилась женщина, которую я с трудом узнала. Синий шёлк обтягивал фигуру так, словно был создан специально для меня — что, впрочем, так и было. Серебряная вышивка переливалась при каждом движении, а декольте было достаточно скромным, чтобы не смущать, но достаточно соблазнительным, чтобы… ну, чтобы мужчины не оставались равнодушными.

— Госпожа, вы выглядите как сама богиня! — восторженно воскликнула Лиза, поправляя складки юбки.

— Все графини просто позеленеют от зависти! — добавила молодая Анна, заплетая мне волосы в сложную причёску.

Я поворачивалась перед зеркалом, пытаясь поверить, что эта элегантная незнакомка — действительно я. Женщина, которая несколько месяцев назад перебиралась в заброшенное поместье с одним узелком вещей и разбитым сердцем.

В этот момент в дверь постучал Илиран.

— Можно войти? — спросил он, и в голосе его звучало такое волнение, будто он собирался увидеть явление ангела.

— Конечно, заходи, — ответила я, последний раз поправляя кудри у виска.

Илиран вошёл и застыл на пороге с видом человека, который только что увидел восьмое чудо света.

— Ты прекрасна, мама, — выдохнул он с таким благоговением, что мне стало одновременно тепло и смешно. — Отец будет кусать локти от сожаления.

При упоминании Анмира тёплое чувство мгновенно сменилось чем-то колючим и неприятным. Я отвела взгляд от зеркала, притворяясь, что поправляю какую-то несуществующую складку на платье.

— Твой отец не приглашён, — сказала я как можно более равнодушным тоном.

— Но… — Илиран смущённо замялся, — разве ты не видела? Там было приглашение и для него.

Я обернулась к сыну, уставившись на него с недоумением.

— Лоренцо никогда бы не пригласил Анмира, — возразила я уверенно.

Илиран покраснел так, словно его поймали с рукой в банке с вареньем, и я поняла, что он что-то скрывает.

— Я попросил добавить приглашение для отца, — признался он, глядя в пол. — Он так старается последнее время… Мама, ты же видишь, как он изменился. Он работает в поле с рассвета до заката, не жалуется, помогает всем…

Я вздохнула так глубоко, что корсет заскрипел в знак протеста. Мой сын — добрый, наивный мальчик, который до сих пор верит, что люди могут в корне измениться, что прощение лечит все раны, а любовь побеждает всё.

Если бы всё было так просто.

— И где он возьмёт подходящий наряд? — спросила я, представляя Анмира среди блестящей знати. — Его единственный камзол разваливается на глазах. Он появится на балу в рабочей одежде?

— Он что-нибудь придумает, — упрямо сказал Илиран. — Мама, дай ему шанс. Пожалуйста.

Я смотрела на отражение сына в зеркале — такого молодого, такого полного надежд — и чувствовала, как сердце разрывается между желанием защитить его от разочарований и пониманием того, что он уже взрослый мужчина, способный принимать собственные решения.

Но больше всего меня пугал тот факт, что где-то в глубине души крошечная, почти незаметная часть меня тоже хотела дать Анмиру этот шанс. Телиана, соберись!

Ящеры не меняются!

Но Телиана не желала собираться. Что это, наивность?

Доброта? Как провести баланс между тем, чтобы не навредить человеку своим даром и тем, чтобы не запустить его в свое сердце?

Я стояла на верхней ступеньке лестницы, ведущей в бальный зал, и на мгновение почувствовала себя актрисой перед выходом на сцену — сердце колотилось так, будто собиралось выпрыгнуть из груди и убежать куда подальше от всей этой роскоши.

Внизу расстилался мир, который когда-то был мне знаком, но теперь казался почти нереальным. Кристальные люстры купали зал в мягком золотистом свете, музыканты в углу играли нежную мелодию, которая плыла по воздуху, как шёлковая лента, а гости — вся местная знать в своих лучших нарядах — общались, смеялись и неспешно прогуливались между столами, уставленными деликатесами.

Но больше всего поражала центральная экспозиция — моя экспозиция. “От дикой шишки до роскошного стола” красовалась золотыми буквами на элегантной табличке, а вокруг были расставлены все мои творения: ликёры в хрустальных графинах, варенья в серебряных розетках, пирожные, украшенные кристаллизованными шишками.

— Госпожа Телиана и её сын, мастер Илиран! — объявил герольд звучным голосом, который разнёсся по всему залу.

И вдруг все разговоры стихли. Сотни глаз обратились ко мне — и в этот момент время словно замерло. Я почувствовала себя как в тех детских снах, когда оказываешься перед огромной толпой и внезапно понимаешь, что забыл надеть что-то важное.

Но потом я увидела лицо Лоренцо внизу, его улыбку, полную такого восхищения и теплоты, что все страхи мгновенно растворились. Я подняла подбородок, расправила плечи и начала медленно спускаться по ступенькам, чувствуя, как синий шёлк платья шелестит вокруг ног, а серебряная вышивка переливается в свете люстр.

Лоренцо буквально устремился мне навстречу, и в его глазах я увидела то выражение, которого не видела уже очень давно — искреннее, неподдельное восхищение.

— Вы затмеваете все звёзды, Телиана! — воскликнул он, взяв мою руку и поднося её к губам для поцелуя. Его губы едва коснулись моих пальцев, но даже этого лёгкого прикосновения хватило, чтобы по телу пробежала волна тепла.

— Лоренцо, вы