— Да что ты понимаешь⁈ — Карина вспыхнула, и её лицо исказила гримаса озлобления и горькой обиды. Голос сорвался на визгливый шёпот. — Кто меня возьмёт с таким «хвостом»? С двумя чужими отпрысками на шее? Будь это мои кровные дети — другое дело! А так? Это наследство от моего покойного мужа! — Она выплюнула последние слова с такой ненавистью, что Марина невольно отшатнулась.

В ее душе что-то перевернулось. Впервые она увидела не просто сварливую и жадную невестку, а загнанную в угол, отчаявшуюся женщину, для которой дети брата были вечным напоминанием о ее собственном одиночестве и несостоявшемся материнстве.

— Карина… — тихо начала Марина, и в ее голосе зазвучали незнакомые ей самой нотки жалости и решимости. Нужно было давить на «больное». — Не бери на душу такой грех. Не продавай меня, как вещь. Отдай меня Егору. Я его уговорю, умолю… Я сделаю так, что он примет в свою семью и Алю, и Сеню. Они будут при нём, как родные. А ты… — она снова кивнула в сторону комнаты, — с этими деньгами… ты сможешь найти себе хорошего, приличного мужа. Без «хвоста». С чистого листа.

Карина замерла, будто её окатили ледяной водой. Она смотрела на Марину широко раскрытыми глазами, в которых бушевала внутренняя буря — расчёт, злоба, а где-то в самой глубине — слабая, едва теплящаяся искра надежды. Затем она резко сорвалась с места.

— Поклянись! — прошипела она, впиваясь в Марину взглядом. — Поклянись, что не тронула ни одной монеты из той сумки!

Марина, глядя ей прямо в глаза, ответила с холодным достоинством:

— Можешь пересчитать. А, кстати… сколько там было? Чтобы я знала, по какой цене меня оценили.

Карина, не отвечая, убежала в комнату и тут же вернулась на кухню, прижимая сумку к груди, как самое дорогое. Она стояла, тяжело дыша, глядя в пустоту. На её лице шла немая, но яростная битва: жадность и расчёт сходились в схватке с внезапной, ослепительной возможностью сбросить с себя ненавистный груз чужой семьи и начать жизнь с чистого листа.

— Ладно, — выдохнула она наконец, и в этом слове была капитуляция, вымученная и неохотная. — Пусть я тебя недолюбливаю… но на твои условия я согласна. — Карине закрыла глаза, словно собираясь с силами. — Сваха сказала, что жених… тот городской… прибудет на смотрины к обеду. Он уже согласился выложить за тебя сорок серебряных. — Она открыла глаза, и в них вспыхнул старый, колкий огонёк. — Будет ли у твоего лесного отшельника пятьдесят монет?

— Будет, — не моргнув глазом, ответила Марина, вкладывая в это слово всю силу своей веры в Егора, в их будущее.

— Тогда действуй! — Карина снова преобразилась, став собой обычной, раздающей приказы. — Сейчас же отправь Сеню. Пусть бежит прямо через деревню и скажет твоему охотнику, чтобы являлся к нам, к обеду. Торг будет. И детям… — её голос понизился до конспиративного шёпота, — пока ни слова. Ни о Викторе, ни о… обо всём этом. Как переедете к охотнику, там сама и объяснишь. Свадьбы не будет, как и приданого, — добавила Карина сухо, снова захлопывая дверь в свою комнату и унося с собой серебро.

Марина кивнула, глядя ей вслед. В ее душе клокотала буря.

«Даже слезинки не пролила по мужу, — пронеслось в голове с горьким удивлением. — Сразу о деньгах, о замужестве… Неужели все договорные браки такие — холодные, расчётливые, без капли души?»

Аля и Сеня, услышав просьбу, не чуя под собой ног от важности миссии и радости за сестру, бросились бежать, поднимая за собой тучи пыли на деревенской улице.

А Марина осталась одна. Минуты тянулись как часы. Она металась по дому, не в силах усидеть на месте. Каждая клеточка тела была напряжена в томительном ожидании. Она прислушивалась к каждому звуку с улицы, представляя, как Егор уже мчится к ней, как его твёрдые шаги вот-вот раздадутся у калитки.

И вот, наконец, послышались знакомые шаги. Дверь распахнулась, впустив запыхавшихся, раскрасневшихся детей. Лица их были не радостными, а растерянными и испуганными.

— Его нет дома! — выпалила Аля, едва переводя дух. Её глаза были полны вины, будто в этой неудаче была и её собственная оплошность. — Мы стучали и стучали в ворота, звали… В ответ только собака лаяла, страшно так… Егора нигде не видно!

Тишина, воцарившаяся в доме после этих слов, была оглушительной. Она была тяжелее любых упрёков Карины и горше самого горького прозрения. Марина медленно опустилась на лавку, чувствуя, как почва окончательно уходит у неё из-под ног. Её единственная надежда растворилась в зловещем безмолвии глухого леса.

Солнце уже стояло высоко, когда к калитке Соколовых начали подтягиваться первые зеваки. Слухи в деревне расползались быстрее весеннего ветра, и теперь каждый хотел своими глазами увидеть «смотрины», обещавшие стать главным событием весны.

— Эй, Каринка, правду молвят, у вас сегодня женихов будут показывать? — крикнула одна из соседок, опираясь на плетень.

Дверь в дом скрипнула, и на пороге, словно актриса на сцене, появилась Карина. На её лице играла широкая, неестественно-радостная улыбка, за которой скрывалась стальная воля. Ни тени тревоги или горя — лишь деловитость и предвкушение выгодной сделки.

— Будут, соседушки, будут! — звонко отозвалась она. — И не один, а целых два кандидата! И торг, чего уж греха таить, случится наверняка! Марина! — обернулась она в дом. — Что застыла, как памятник? Выноси угощения на улицу, гости на пороге, а женихи вот-вот явятся!

Народа у ворот собиралось всё больше, создавая праздничный и в то же время напряжённый гул. Но время шло, а обещанного богача из города всё не было. В толпе начал назревать ропот, а на лицах женщин появились ехидные усмешки.

— Обманули Каринку, — шептались они, — никто к ней за её строптивой золовкой не поедет…

И в этот момент, когда насмешки готовы были прорваться наружу, толпу заставил замолчать громкий, уверенный голос, прозвучавший со стороны дороги:

— Добрый день, соседи.

Люди расступились, как вода перед мощным камнем. На дороге, отбрасывая длинную тень, стоял Егор. Он был спокоен и невозмутим, а его взгляд, тяжёлый и оценивающий, скользнул по собравшимся.

— Я жених. И пришёл свататься. — Он повернулся к сопровождавшей его свахе. — Так ведь?

Та, сияя во всю ширину своего лица, а как не сеять, она получила от охотника пять серебряных, поспешно кивнула.

— Всё верно, добрые люди! Егор готов заплатить за невесту требуемый выкуп! Слово своё держит!

— А как же тот, городской-то? — не унималась одна из любопытных баб. — Сваха сулила, что он богатый да важный!

Ответила не сваха, а сам Егор. Его голос прозвучал ровно и ясно,