К тому же, я по-прежнему не имела ни малейшего понятия о том, как поведет себя герцог Бруно. Если он вернется вечером и обнаружит, каких гостей привел ему Удо…

Ввязавшемуся в кровную вражду брату он едва ли откажет в помощи, но станет ли помогать той, из-за кого это произошло?

Размышлять об этом и делать на пустом месте сомнительные выводы можно было до бесконечности, и, смирившись с тем, что все равно не угадаю, я упала на спину поперек широкой кровати.

Перина была отличной, а белье свежим, и очень быстро я начала засыпать.

Последняя ясная мысль, возникшая перед тем, как я окончательно провалилась в сон, снова была об Удо. Его идиотская шутка не значила бы ничего, если бы он не видел моего клейма. Не видел и не притворялся, что это не кажется ему отвратительным.

Глаза я открыла уже в темноте.

Поперек комнаты лежала широкая полоса лунного света, а в замке и во дворе было тихо.

Судя по всему, стояла уже глубокая ночь, и, немного подумав, я накинула халат и вышла в коридор.

Такой удачный момент для того, чтобы осмотреться, было жаль упускать.

Глаза быстро привыкали к темноте, к тому же шла я не быстро, запоминая имеющиеся в коридоре повороты и ответвления.

Любопытно, могли герцоги Керны изменять пространство по своей воле, чтобы при необходимости заставить гостей плутать?

В теории, должны были уметь.

На мгновение мелькнула злая и мстительная мысль отыскать Удо и сказать ему о том, что он всё же редкостный мудак, но я быстро отказалась от неё, оправдавшись перед самой собой не до конца слетевший сонливостью. Едва ли он услышит от меня что-то новое и неожиданное, а оставаться здесь после того, как он посмеётся мне в лицо, станет невозможно.

Несмотря ни на что, я не была готова выйти за ворота прямиком в объятия Итана. Мне нужна была пара дней, чтобы понять расстановку сил и решить, что делать дальше.

Спустившись по лестнице, я остановилась, решая, куда двигаться дальше. На первом этаже всегда располагались помещения, в которые допустимо приглашать гостей, так что ничего страшного не случится, даже если я попадусь кому-то на глаза.

Главное случайно не зайти в кухню, чтобы не подумали лишнего.

Я сделала два шага и остановилась, едва не схватившись за подпрыгнувшее в груди сердце — из-за поворота раздался тихий, усталый, но приятный и немного пьяный мужской смех:

— … зря всё же Мира не сказала. Я бы хотел на неё посмотреть! Эта женщина всё же обставила меня дважды: сначала умудрилась улизнуть, потом притащить тебя домой.

— Поверь, ты не хочешь знать, кто, кого и как тащил, — судя по голосу, Удо был не трезвее и, как минимум, полулежал.

Послышались приглушённые ковром шаги и звон горлышка графина о края хрустальных бокалов.

— Я не могу поверить, что всё настолько плохо.

Нечитаемая для меня, но, очевидно, понятная Удо интонация, потому что на этот раз засмеялся он, и в этом смехе была ирония, граничащая едва ли не с истерикой.

— Я бегаю по лесам. Изображаю из себя кретина, которого можно напугать пистолетом или сковать недоработанными кандалами. Дерусь с королевскими солдатами. Вызываю на дуэли лесных разбойников. Обеспечиваю себе чудовищные приступы, потому что её проблемы оказались серьёзнее, чем я предполагал. Всё в целом не то чтобы плохо, — я почти увидела, как он пожимает плечами. — Это просто какой-то…

Дальше последовало ругательство настолько грязное и непотребное для герцога, что Бруно засмеялся снова.

— Кандалы?

— Я же сказал, ты не хочешь этого знать, — на этот раз Удо рассмеялся вместе с ним. — Ей дали неправильную формулу. Неполную. Ещё учить и учить…

Его голос тоже звучал странно, и отнюдь не насмешливо. Скорее в нём была… мечтательность?

Я прислонилась затылком к стене, стараясь дышать как можно тише.

Герцог Бруно снова что-то говорил, но я уже не слушала, сосредоточившись на том, чтобы унести отсюда ноги быстро и бесшумно.

Удо не было смысла ему врать. Во-первых, потому что он вычислил бы ложь в минуту. Во-вторых, потому что они оба были достаточно прагматичны, чтобы позволить себе честность.

Однако по всем канонам, правилам и логике, это мне полагалось влюбиться в красивого и храброго герцога. Не ему.

От понимания того, что слова, принятые мной за глупую и злую шутку, с огромной долей вероятности были правдой, начинало шатать.

Я закрыла за собой дверь спальни и ещё какое-то время простояла, прислонившись к ней спиной в попытке прийти в себя.

Если Удо в самом деле…

Это даже звучало дико.

Пригладив волосы ладонями, я скинула халат и залпом осушила бокал вина, благо оно осталось стоять на столике.

Если Мирабелла видела… Она точно видела и почувствовала. А потом велела мне не давать Удо спуску, если он начнёт вести себя как мудак.

Руки мелко дрожали, и я завернулась в одеяло, хотя было тепло.

«Это бред», — осталось единственной связной мыслью.

С ней я просидела, глядя в одну точку, до первых лучей.

Утро в этих местах было очень красивым.

Открыв окно, я смотрела, как солнце золотит верхушки деревьев и траву, и отстранённо удивлялась тому, как спокойно было вокруг. В замке и за его стеной царила почти безмятежность — люди знали, что к ним не придёт никто и ничто, способное причинить вред.

Разумеется, это место не было раем, но здесь было легко.

Выбрав самое простое из предложенных платьев, я вышла из комнаты и глубоко вздохнула.

Спрашивать дорогу к месту, которое меня интересовало, было бы глупо, поэтому рассчитывать предстояло только на себя.

Прислушавшись к ощущениям, я пошла направо и вскоре обнаружила поворот.

Новая, чуть более крутая, чем главная, лестница привела меня в широкую галерею.

Внизу, совсем рядом, смеялись дети. Трое босоногих мальчишек гонялись за курицей во дворе и никак не могли её поймать.

Немного понаблюдав за ними, я хмыкнула, и, повинуясь интуиции, снова повернула направо. Если чутье не подводило, именно там я смогу спуститься во двор, а дальше…

Приглушённые голоса раздались где-то за спиной, и я обернулась. Не потому что мне было дело до чужих разговоров, а потому что я узнала Удо.

Он сидел в дальнем конце галереи, поставив одну ногу на сидение дивана. Герцогиня Мирабелла прислонилась спиной к его груди и для удобства облокотилась на его колено. Удо что-то негромко говорил, а она