И то, как пальцы тонут в рыжих кудрях,

И то как пляшет в локонах огонь…

Он делает паузы, чтобы тихо сглотнуть, и говорит, не отводя от меня глаз.

В гостиной наступает тишина, которую странным образом прерывает хруст стекла. Брошенный в сторону звука взгляд успевает выхватить треснувший в руке Рэйнхарта бокал.

Сам Рэйнхарт будто не замечает этого, остаётся неподвижным и даже не моргает. Единственное, что выдаёт в нём жизнь — ритмично расширяющиеся ноздри и взгляд, который не обещает ничего хорошего.

— … Когда две милых родинки у основанья шеи

с ума сводили, разгоняя кровь,

Когда по бледной обнажённой коже

Скользили мои губы вновь и вновь…

— Браво, милорд, — возвращаю внимание к поэту и несколько раз тихо хлопаю в ладоши. — Это было действительно… чувственно. И кому же вы посвятили это стихотворение?

Мгновение он колеблется, но затем самоуверенно вскидывает подбородок:

— Тебе, душа моя.

Винлоу Решает пойти ва-банк и окончательно убедить всех в наших отношениях, но это именно то, чего я от него ждала.

— Как мило. Особенно этот момент про родинки… Вы же имеете в виду те, что находятся здесь? — говорю нарочито медленно и слегка откидываю голову назад, проводя пальцем вдоль кромки воротника. — Эти родинки?

— Да… — его взгляд упирается мне в шею, и я даже не уверена, что он осознал мой вопрос.

Медленно тяну край завязанного на бант воротничка.

В гостиной становится ещё тише.

Бант распускается, обнажая шею, ярёменную впадину и часть ключицы, а я поднимаю подбородок чуть выше.

— Но у меня здесь нет родинок… как странно, да?

Слышу едва сдерживаемые смешки тех, кто начал догадываться об истинной цели моего маленького спектакля.

К скулам Винлоу приливает кровь, а томная поволока во взгляде сменяется злостью.

— Родинки… это лишь для слога, ты же знаешь, дорогая, — он пытается держаться дерзко, но едва ли ему это поможет.

— Вот как, милорд? — приподнимаю брови. — Значит, истина прячется в остальных строках, в которых вы заявляете, что были в моей постели? Тогда вы, безусловно, сможете напомнить нам… хмм… Розали, что бы вы хотели узнать обо мне у лорда Винлоу?

— Какого цвета стены в комнатах Лоривьевы? — Розали явно получает удовольствие от происходящего.

— Эм… бежевого? — нарочито самоуверенно тыкает пальцем в небо поэт. — Леди обожают бежевый…

За женским столиком раздаются откровенные смешки.

— Да, многие леди предпочитают светлые тона, но леди Милс для своих стен выбрала смесь чёрного дерева и серого шелка, — с лёгкой улыбкой включается в разговор Флюмберже, и Винлоу незаметно сжимает кулаки.

— Ещё вопросы⁈ — обращаюсь к леди.

— Что не так с постелью леди Милс? — снова Розали.

— В какой части особняка находится её спальня? — леди Брижелин.

— Куда выходят окна её комнат?… — начинают сыпать вопросами остальные.

Винлоу зло пятится, понимая, что ему не оставят шанса выкрутиться из этой западни.

— Похоже, наш поэт перепутал грёзы с реальностью, — лениво констатирует факт Розали.

Смешки становятся все менее сдержанными, а Винлоу сжимает зубы и делает очередной шаг назад, натыкаясь на высокую консоль с пышным красным папоротником в большом цветочном горшке. Консоль вздрагивает, но возвращает себе устойчивое положение.

— Это не… вы всё не так поняли! — поэт картинно откидывает со лба светлые волосы.

— Признайте, лорд Винлоу, вы придумали этот гнусный стишок, рассчитывая, что он никогда не дойдёт до моих ушей, не так ли? — на моём лице широкая улыбка. — Маленький лгунишка! Совершенно очевидно, что вы залезли мне под юбку лишь в своих снах.

Мои слова встречает новая вспышка смеха, а дальше мозг едва успевает фиксировать происходящее.

Рэйнхарт резко поднимается. Винлоу по-женски взвизгивает и бросается в сторону дверей, но на этот раз всё же задевает фигурную ножку высокой консоли и падает на четвереньки. Горшок с цветком, похожим на красный папоротник, тоже падает и раскалывается с оглушающим звоном.

Едва Винлоу начинает подниматься, Рэйнхарт хватает его за шиворот… но покачнувшись, сам цепляется за злополучную консоль.

Винлоу выкручивается и сбегает под общий взрыв хохота, а Рэйнхарт хмурится и недоумённо моргает, прикладывая руку к голове. На его пальцах алеет кровь из-за осколков треснувшего бокала.

Самым неожиданным во всём происходящем оказывается то, что Рэйнхарта заботливо подхватывает лорд Эмильтон и провожает обратно на диван.

— Мой дорогой друг, не стоило так злоупотреблять хмелем, — голос Эмильена звучит нарочито ласково.

Хмелем? Да он только что был трезв!

Глава 27

Под прикрытием дождя

Ева

Быстро завязываю воротничок обратно на бант и бросаю недоумённый взгляд по сторонам. Лорды оживлённо обсуждают попытку Винлоу приписать себе несуществующие заслуги на любовном фронте. На состояние Рэйнхарта никто особого внимания не обращает.

— Рэйнхарт, друг мой, ты хотел вернуть клинок отца, верно? — бодро начинает Эмильен, раскладывая на столе кости, но замирает, когда я резко поднимаюсь и подхожу к ним. — Ты что-то хотела, моя прекрасная птичка? — взгляд недопохитителя сочится язвительностью и обещает мне все кары небес, если я не вернусь туда, откуда пришла.

— Мне кажется, милорд поранился и ему необходимо обработать руку, — приходится перебороть страх, чтобы голос не дрогнул, и мне это даже почти удаётся.

— Бросьте, леди Милс, подобная царапина для мужчины мелочь, — улыбка Эмильена напоминает оскал гиены, и он демонстративно всовывает в раненую ладонь Рэйнхарта белоснежный батистовый платок. — Вот видишь? Вопрос решён. К тому же лорд Орнуа как раз собирался сыграть партию в дархаш. Я ведь прав, Рэйнхарт, ты хотел вернуть клинок своего отца?

— Да, — Рэйнхарт хмурится, будто силится что-то вспомнить, но при этом уверенно кивает. — И документы.

— И документы, — почти ласково подтверждает Эмильен. — Вот видите, леди Милс, вы отвлекаете нас от партии.

Да неужели? Платок, зажатый в кулаке Рэйнхарта, начинает медленно окрашиваться в красный.

— Лорд Орнуа, безусловно, вернётся к игре, но только после того, как мы промоем и перевяжем его руку, — немного повышаю голос, привлекая общее внимание, чем, вероятно, довожу Эмильена до белого каления. — Леди Флюмберже не понравится, если кровь испортит дорогую обшивку диванов! Я же права, миледи?

Она как раз подходит и становится рядом:

— Вы правы, леди Милс. Между прочим, милорды, это весьма редкая парча! Рэйнхарт, милый, тебе лучше