Над идеально вычищенным камином висела картина с жутковатой бестией, отправленная днем из дворца. Почти уверена, что это место, заметное из любого угла зала, еще утром занимал портрет его величества короля Талусского. Теперь горделиво красовалась картина Янгеля Подлунного, и ее в глубокой печали рассматривали посол Родолесса с женой.

— Отправить в посолький дом Родолесса оберег? — тихонечко спросила я у Зорна. — Кажется, они крайне несчастны, что им не досталось высокого искусства.

Тот ответил насмешливым взглядом.

— Приятно наблюдать, как ты наслаждаешься, пристраивая мои подарки в хорошие руки, — с иронией прокомментировал он.

— Повесить в коридоре возле кабинета? — тут же предложила я.

— Отправить картину — хорошая идея, — немедленно ретировался Зорн и, склонившись, шепнул мне на ухо на эсхире: — Мне никогда особенно не нравился родолесский посол.

Только усилием воли мне удалось проглотить смешок.

— В Талуссии всегда едят стоя? — продолжал шутить он.

— Обычно к столам выдают стулья.

— Познакомь меня с кухней твоей родины, — переходя на рамейн, вымолвил Зорн и кивком головы подозвал слугу с подносом закусок.

Однако стоило попросить несколько «пробников» любимых блюд, как нас вновь окружили и незаметно разделили. Осажденная посольскими женами я стояла с бокалом игристого вина в одной руке и тарелкой тарталеток в другой. Дамы не смущались работать вилками, а в перерывах между дегустацией делиться впечатлениями. Я следила за ними и вспоминала, как вместо обеда провела время перед зеркалом. Кто знал, что посольский ужин предполагал только эстетичное любование закусками?

Наконец жена валлейского посла, премилая женщина в элегантном платье с рубиновой брошью, не стерпела и самым доверительным тоном поделилась, что подумывает сосватать незамужнюю дочь к помощнику кейрима Эрьяну. Не успела я осознать, что встаю на тонкий лед и тяну за собой соратника по клубу романтики, как супруга родолесского посланника попыталась сосватать свою дочь — мне. В качестве помощницы.

— Ирина знает иностранные языки! — деловито нахваливала она. — Рамейн! И не шепелявит.

— Это несомненный плюс, — вежливо согласилась я. — А талусский язык?

Повисла натужная пауза. На лице пробивной, но искренне любящей матери отражалась яростная работа мысли.

— Зато девочка вышивает аккуратные цветочки! — нашлась она.

— А моя Татьяна играет на клавесине, и почерк у нее разборчивый, — хвастливо вставила валлейка. — Отличная партия и для замужества, и в компаньонки.

— Она на талусском говорит? — с ревнивыми интонациями задала ключевой вопрос жена родолесского посла.

— Говорит! — с торжеством в голосе объявила противница. — Со словарем!

Казалось, что спорщицы побросают на пол тарелки и вцепятся друг другу в волосы. Так и представлялось, как вокруг полетят сверкающие бриллиантовые шпильки. Вздохнув, я сделала глоток из бокала и даже не поморщилась: игристость из вина ушла, осталась только вязкая кислота.

— А что ваши девочки делают? — вдруг спросила одна из дам и указала в сторону столов.

Обе девушки в компании подруг склонились над чашей с пуншем. Высокая темноволосая Ирина с самым сосредоточенным видом пыталась вилкой что-то выудить из напитка, а пухленькая Татьяна, дочка посла валлейского, указывая пальцем, ей подсказывала, как действовать. Возле разноцветной щебечущей стайки девиц едва не подпрыгивал слуга, видимо, искренне желающий помочь, пока они не перевернули чашу и не устроили пуншевый потоп.

Мамаши резко отвернулись, точно впервые видели этих странных девушек, и принялись ожесточенно жевать тарталетки с гусиным паштетом. Я тоскливо с посмотрела на Зорна, умоляя меня спасти от бойких дам. Пока не оказалась с пятком молоденьких компаньонок на выданье, умеющих и без знания нелепых иноземных языков вышивать аккуратные цветочки.

Он поймал мой взгляд и, мягко остановив беспрерывно говорившего собеседника, направился в мою сторону.

— Мы выйдем на террасу, — спокойным тоном объявил владыка расступившимся дамам.

От властных интонацией в хрипловатом голосе одна из уважаемых мамаш поперхнулась, словно проглотила тарталетку, не жуя. Наверное, я тоже поперхнулась бы, но попробовать местные изыски не позволяли занятые этими изысками руки.

— Эмилия? — Он протянул руку.

— Благодарю, — выдохнула я и отдала ему тарелку с закусками.

Он рефлекторно сжал фарфоровый край. Посмотрел на еду, потом на меня и снова еду. Вдруг стало ясно, что он предлагал мне руку, чтобы красиво выйти из зала, а я по-простому избавилась от надоевшей тарелки. И как будто случилась неловкость, но стало смешно.

— Здесь вся еда исконно талусская, — выкрутилась я. — Жаль остыло.

— Подогреем, — уверил он.

За нашим королевским побегом с бокалом выдохшегося игристого и тарелкой подзаветренной еды наблюдал весь зал. Слуги поторопились открыть стеклянные двери на террасу, и впервые за вечер Зорн позволил себе прикосновение: положил теплую ладонь мне на спину чуть повыше поясницы, заставив вздрогнуть от неожиданности. Уверена, и этот жест не остался незамеченным. Стоило нам удалиться, как в зале поднялся гул, словно пирующие прежде стеснялись говорить в голос.

Застекленная терраса была погружена в полумрак, в углах расставили жаровни с обогревающими камнями, и от них струился теплый воздух. На подоконниках тускло подмигивали фонарики. Густые тени, заполняющие пространство, скрыли нас от чужих глаз. Музыка и разговоры практически смолкли, из посольского дома словно исчезла толпа народа с иноземными послами, их пробивными женами и шебутными дочерями, устроившими рыбалку в чаше с пуншем.

— Наконец-то можно что-то попробовать, — тихонечко проговорила я и с гастрономическим интересом посмотрела в тарелку в его руках.

— И что у нас сегодня в меню? — протянул он.

— Утиный паштет, — начала перечислять я и указала на корзиночку. — Кусочек куриного филе с медовой корочкой. Гренка с сыром и ягодами…

— А что-нибудь съедобное? — в голосе Зорна послышался смех.

— Крошечный пирожок с мясом. Тебе стоит попробовать. Он всего на один укус.

Я ловко сцапала пирожок с тарелки и молниеносным движением сунула Зорну в рот, когда он разомкнул губы, чтобы, видимо, одарить меня очередной колкостью. Выражение лица кейрима равнинных драконов, чью еду наверняка прежде никто не мял пальцами, навсегда сохранится в моей памяти. Буду вспоминать, когда настроение начнет хромать на обе ноги, и радоваться.

— Надо жевать, кейрим Риард, и наслаждаться иноземной кухней, — подсказала я, и он задумчиво прожевал. — И как тебе пирожок с мясом?

— Был с капустой. — Зорн забрал у меня бокал и, сделав глоток, в глубокой задумчивости резюмировал: — Выдохлось и кислое.

Знакомство с талусской кухней у него