случае, и только если дело дойдёт до крайней необходимости, Владыка Каел согласится оставить меня. Я очень ценила эту сентиментальность.
У меня не было ни малейших сомнений, что дело обязательно дойдёт до крайности.
Вся наша свора — несколько сотен человек — должна была выйти из тоннелей под городом как можно ближе к окраинам. Келдрик, Каел и Малахар знали о горном массиве, что лежал в нескольких десятках километров вглубь пустыни, — туда мы направились. Если кто-то ещё искал укрытия, то выбора практически не было: либо горы, либо открытые пески. Все уцелевшие должны были потянуться туда. В силе была численность, даже если это означало, что мы все будем собраны в одну кучу.
Келдрик предсказывал, что Самир пустится в погоню, прежде чем мы успеем слишком далеко уйти от города, и тогда наступит мой черёд. Я была страховкой. Самир сосредоточится на мне. Я смогу сдерживать его армии какое-то время. В конечном счёте я проиграю — я не идиотка — но если это спасёт остальных, если позволит им выбраться из города и добраться хоть до какой-то относительной безопасности — какой бы краткой она ни была — игра стоила свеч.
К тому же, как все считали, я была единственной, кого Самир не стал бы убивать на месте.
Однако одна вещь не давала мне покоя.
— Келдрик? — Я взглянула на Владыку Слов, шагающего рядом, пока мы пробирались по тоннелям. Он казался уверенным в каждом шаге, знал путь наизусть и без труда вёл эту толпу по узким коридорам, к самому краю раскинувшейся акрополисом цитадели. — Да? — Мне нужно сказать тебе кое-что важное. Прошу, не рассказывай об этом никому, ни Агне, ни Каелу, никому. — Конечно.
Кто-то должен был знать. Кто-то должен был понять, чего добиваются Самир и Вечные.
— Самир приходил ко мне в снах. Он говорил, чего хочет. Он хочет видеть меня своей королевой. — Это не новость. — Нет, ты не понимаешь... — Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Где-то в толпе позади нас на носилках несли Лириену. — Он был не единственным, кто со мной говорил. — О. — Келдрик замедлил шаг, тихо хмыкнул и постучал пальцем по подбородку своей маски. — Лириена. Они всё ещё могут использовать её. — Да. — Мне не следовало удивляться, что Келдрик смог всё это сложить в голове. Он был блестящим умом — порой пугающе блестящим. — Напоминай мне не играть с тобой в шахматы. — Я обожаю шахматы. — Да, но я бы проигрывала каждый раз. — Если бы я не возражал против отсутствия вызова, я бы даже не двигал фигуры. — Келдрик улыбнулся. — Для меня будет честью сыграть с тобой. Возможно, даже кое-чему научить. Когда-нибудь, возможно. — Когда-нибудь.
— Расскажи мне, что говорили тебе Вечные.
— Всё, что они со мной делали, было тщательно продумано. Всё, что случилось: оставить меня смертной, то, что Каел убил меня, Горыныч, смерть Гриши, Золтан, Сайлас… и теперь вот это. Всё было испытанием. Чтобы проверить, достойна ли я любить Самира. Келдрик резко вздохнул, но молчал. — Они хотят сделать меня такой же, как он. Они требуют, чтобы я принесла в жертву всё, что у меня осталось, чтобы доказать свою любовь к нему. Так же, как он принёс в жертву всё ради меня. — Я поморщилась при мысли, что моё сознание могут стереть. — Как они поступили с Сайласом, наверное… — И ты сказала нет? — Я не могу сдаться. Даже если надежды нет, я не могу просто подставить шею под топор.
История повторялась. Я чувствовала себя так же, как в тюрьме у Каела, сидя в камере, пытаясь найти путь к спасению — пыталась бороться вопреки всякой надежде, что у меня есть шанс выбраться целой и невредимой. Что я смогу вернуться домой.
Но теперь у меня не было дома, куда можно было бы вернуться. — Хорошо, — Келдрик сжал мою руку. — Держись за эту часть себя как можно дольше. Он, вероятно, вырвет её из тебя. Но ты сможешь пасть в бою, зная, что не склонила головы на плахе.
Когда Самир держал меня в своей тюрьме, пытал после моего возвращения в облике сновидицы, я знала: он на самом деле даже не старался. Если бы он хотел сломать мой разум — смог бы. Он мог задержать меня там годами, сотнями лет, дробить меня на части. Рабыня ему не нужна была; он сам это не раз говорил. Он хотел, чтобы я освободилась от страха, а не была разбита.
Но сейчас? Сейчас я была не так уверена в этом.
Самир был в ужасе, когда взошло солнце. Он велел мне бежать, говорил — то, во что он превратится, будет страшнее всего на свете. Тот мужчина из моих снов был пугающим, другим. Но он не был совершенно чужим.
Я тоскливо вздохнула. — Я не смогу победить его, Келдрик. Я знаю это. Если он появится, и мне придётся стоять насмерть, чтобы вы все могли уйти, то моё поражение — это лишь вопрос времени. Либо потому, что он сильнее меня, либо… — Я запнулась, слова не находились. — Потому что ты любишь его. И если при встрече ты почувствуешь, что всё ещё любишь? В тебе может не остаться сил сопротивляться. Я понимаю, — тихо сказал Келдрик. Я кивнула слабо. — Я всё равно буду сражаться. Не сдамся. Не могу просто опуститься на колени. Неважно, насколько это бессмысленно, — я не могу сдаться.
— Почему? — заинтересованно спросил он. Ни злорадства, ни сомнения. — Почему бы не избавить себя от боли?
Я рассмеялась и с усмешкой посмотрела вперёд, в темноту тоннеля. — Потому что так поступать просто не положено. Келдрик надолго замолчал, потом тихо выдохнул. — Сейчас ты очень похожа на Каела. Я фыркнула. — Это комплимент, пожалуй. Жаль, ты не знала его, когда мы были моложе. Он владел даром речи. Он был благороден и добр, много смеялся. Думаю, вы бы с ним подружились. Я преклоняюсь перед твоей силой и решимостью. Встретить лицом к лицу Короля Всего — встретить лицом к лицу наших создателей — и знать, что проиграешь? Я не могу утверждать, что обладаю такой же силой. Я бы искал утешение в их обещаниях. Я не скажу никому, что ты мне рассказала. Мне остаётся пожелать тебе всего наилучшего.
