— Карина, угомонись! — её собственный голос прозвучал твёрже, чем она ожидала. — Я ездила в город на заработки, как и говорила. Купила продуктов: мяса, крупы, муки, масла. А на обратном пути сумка порвалась, вот Егор и помог донести. Хватит позорить невинного человека на всю деревню!

Карина замерла, переводя взгляд с неподвижного лица охотника на разгневанную золовку. Её пыл слегка поугас, уступив место жгучему любопытству.

— Так ли это? — едва сдерживая ярость, прошипела Карина, обращаясь напрямую к Егору.

Тот лишь бросил на неё короткий, уничтожающий взгляд, полный ледяного презрения, и, не удостоив ответом, молча прошёл мимо, направляясь к их дому.

— Каков наглец! — выдохнула Карина, но кричать уже не решалась.

Возле калитки Егор молча протянул сумки Марине.

— Спасибо, — снова прошептала она.

— Ага, — сухо кивнул Егор и, развернувшись, зашагал прочь своей уверенной, мягкой походкой охотника.

Едва его фигура скрылась из виду, Карина снова набросилась на Марину, словно коршун:

— Почему уехала без спроса? Кем ты там устроилась? Сколько заработала? Всё на продукты спустила или что-то осталось?

Не церемонясь, она запустила руки в сумку, принюхиваясь к запаху свежего мяса.

— В небольшой харчевне заменяла повара с утра, — ровно ответила Марина. — Я же предупреждала, что в понедельник мне нужно уехать.

— Ого, — Карина с отвращением стряхнула с пальцев дорожную пыль. — Похоже, не врала, что сумка порвалась. Всё в грязи. Смотри, перед готовкой мясо хорошенько промой. И слишком много не трать, по маленькому кусочку в день, остальное в холод. И сегодня обязательно свари ту лапшу на костях, уж очень хорошо она у тебя выходит.

— Карина, сегодня уже не получится, солнце к закату, — попыталась возразить Марина. — Когда мне всё успеть? Я хотела ещё грядки прополоть. Сделаю кашу с мясом.

— Какие грядки⁈ — фыркнула невестка. — Там сорняков по два листочка! Дети допалывают. Ох, и устала я, бегая по деревне… — Она сделала вид, что измождена, и повернулась к дому, но на пороге обернулась, её глаза снова стали пристальными и колючими. — Так что, деньги от твоих излишеств остались?

— Два медяка, — вздохнула Марина.

— Транжира! — цокнула языком Карина. — Не удивлюсь, если обратно в телеге ехала. Наверное за проезд заплатила?

— Да, ехала и заплатила. Тяжело нести. Иначе бы я ночью вернулась.

Карина уже было собралась уйти, но её взгляд упал на холщовую сумку, в которой Марина хранила свою городскую одежду.

— А новое платье и эти чудные тапочки ты тоже на однодневное жалованье купила? — в её голосе зазвенела ядовитая подозрительность.

Вот этого вопроса Марина не ожидала. Она совершенно забыла про сменную одежду! На мгновение её охватила паника, и она, растерявшись, промолчала. Этой секунды замешательства Карине хватило с избытком.

— Неужели… охотник купил? — её глаза округлились от жгучего, почти восторженного любопытства. — Он же, говорят, беднее мыши…

— Никто мне ничего не покупал! — резко оборвала невестку Марина, заставив себя встретить её взгляд. — Я была в лавке у старьёвщицы, платье старое, сама посмотри. Не веришь — съездим, спросим!

— Съездим, как не съездить, — с притворной лёгкостью согласилась Карина. — Накоплю денег от продажи яиц — и махнём. Проверим твою сказку.

— Я несколько дней в неделю буду работать в городе поваром, — прокричала Марина вслед невестке. Возражений не последовало.

Карина закрылась в комнате, но Марину не отпускало тяжёлое, липкое предчувствие. Подозрения Карины не рассеялись — они лишь ушли вглубь, чтобы прорасти с новой силой. Теперь за ней будут следить гораздо внимательнее. Игра в кошки-мышки только начиналась.

Глава 26

— Кур не забудьте запереть, — зевая, бросила Карина через плечо и, не дожидаясь ответа, удалилась в свою комнату, оставив после себя крошки на столе и ощущение временного затишья. Дети, закончив ужин, тихо выскользнули во двор, подышать вечерней прохладой.

— Аля, Сеня, идите сюда, — тихо позвала их Марина. Когда они подбежали, она протянула каждому по медной монетке. Дети замерли, уставившись на неожиданное богатство с круглыми от изумления глазами. — Раз я теперь работаю, могу вас иногда баловать. Берите, копите. На ярмарке себе сладостей купите.

— Спасибо, Мариночка! — первым выдохнул Сеня, и в следующее мгновение они обняли её с двух сторон так крепко, что у Марины перехватило дыхание. — Ты у нас самая добрая! И мы тебе тоже поможем! Мы никому не расскажем о твоём секрете, даже Виктору! Это наш подарок тебе! — брат с обожанием смотрел на старшую сестру.

— О каком секрете? — у Марины похолодело внутри. Она инстинктивно оглянулась на тёмные окна дома.

— Мы с Сеней нашли у тебя под кроватью большие мешки и огромную бутыль с маслом, — прошептала Аля, подходя ближе. — Мы не трогали и не открывали! Честно! Марина, откуда у тебя столько всего? Ты всё это продала и еду купила?

Сердце Марины заколотилось. Она быстро приложила палец к губам.

— Тс-с-с! Тише! — её взгляд стал серьёзным. — Пойдёмте в огород, там расскажу.

Отведя их подальше от дома, вглубь огорода, где их не мог никто подслушать, она опустилась перед детьми на корточки, чтобы быть с ними на одном уровне.

— Слушайте внимательно. Матушка, наша мама, оставила мне кое-что из своих драгоценностей. Я долго хранила их на чёрный день. А после того как меня камнями придавило, поняла — здоровье дороже. Вот… я их потихоньку продаю и покупаю еду, чтобы мы не голодали. Это наш с вами большой секрет. Самый главный.

— Ах, как жалко… драгоценности, — с тоской в голосе произнесла Аля.

— Ничего, — обняла их Марина, чувствуя укол совести от этой лжи. — Всё наладится. Виктор вернётся, и мы снова заживём хорошо. А пока никому ни слова!

Дети, впечатлённые важностью, возложенной на них миссии, торжественно кивнули. Потом, словно по команде, оба, прикрывая рот ладошками, зевнули. Марина с нежностью улыбнулась, погладила их по головам и отправила спать, пообещав, что сама закроет курятник.

Когда их фигурки скрылись в доме, улыбка спала с её лица. Она опустилась на землю, прислонившись спиной к прохладной стенке сарая, и тихо застонала. Грусть, тяжёлая и липкая, накатила на неё. Она лгала детям, лгала Карине, жила в постоянном страхе разоблачения. Её тело ныло от усталости и недоедания, а душа — от бесконечного стресса.

«Жизнь… она ведь должна быть другой, — пронеслось в голове. — Она совсем не такой должна быть».

Жалость к себе, острая и горькая, сдавила горло. Она прикрыла лицо ладонями, и тихие, бессильные всхлипывания потрясли её худые плечи. Ей до боли захотелось домой. Не в эту убогую избу, а в свой настоящий, пахнущий бабушкиными пирогами дом, в тёплые, надёжные объятия.