Но не до конца.

— Кровь еще шла из раны, господин доктор?

— Нет, господин секретарь, — казалось, он искренне удивился. — Я наложил повязку и проследил, чтобы все было в порядке, до того, как уйти.

Вот теперь все. У судьи должны возникнуть вопросы — только что не ко мне, пусть сам решает, и цирюльник выглядел уже не таким испуганным, и Дамиан начал пробираться через толпу — и это значило, что мне пора. Если я сейчас задам стрекача, никто не свяжет мое бегство с подмастерье цирюльника. Никто — означает мой босс, остальные меня не волновали.

Моя работа с судьей ничем мне не помогла, кроме того, что я получила временное убежище, была сытой и вымытой. Черт с ним, меня беспокоило, исполню ли я обещание, данное Федерике и Арье. От них, не от судьи, зависела вся моя дальнейшая жизнь.

Не то чтобы я выступила в суде исключительно по этой причине.

Я спрыгнула с нашего помоста — проклятая нога, с которой я так и не научилась как следует управляться, подвернулась, но не настолько, чтобы я не смогла запрыгать, расталкивая людей. Кто-то засвистел, кто-то закричал возмущенно, но в общем никто не осмеливался нарушить ход судебного заседания, даже страже было без разницы, куда я намылилась: может быть, внезапно прижало, с такой -то еды. Я услышала, как судья пару раз стукнул молотком, но раз это было не по моей голове и стража не кинулась мне наперерез — не имело значения.

Я видела голову Дамиана — вернее, шляпу на ней. К сожалению, темную, и к не меньшему сожалению, из виду я ее потеряла быстро. Но направление было понятно, и я хромала туда. Дамиан, конечно же, бегал быстрее. Мне было больно, каждый шаг отдавался, словно я шла по стеклу, но я терпела. Моя судьба стояла на кону не меньше, чем судьба бестолковых влюбленных. Ради достойной жизни там, откуда дурочка Федерика сбежала, я была готова на многие страдания.

— Мне бы найти дом господина Бака, — остановила я какого-то торговца. В мужской одежде обратить на себя внимание было намного легче. — Моему господину нехорошо.

Торговец вздохнул — видимо, ожидал, что я заинтересовалась лотком с товаром. Или решил, что мне нехорошо тоже: губы мои дрожали от боли в ноге, да и саму ощутимо потряхивало. Ногу пришлось поджать, так ее хотя бы не резало.

— Господин Бак на площади Брие, — пожал он плечами, оглядывая меня с сочувствием.

— Так только что вернулся домой его подмастерье. Пробежал как ошпаренный, наверное, к девке непотребной ходил, но вы его поищите. Паренек он справный, а заплатите, так и не откажет, если обучен. Вон тот дом с зеленой вывеской в конце улицы, — махнул он рукой.

Дом с вывеской, на который указал мне торговец, был далеко не «вон тот». Я упорно ковыляла до него еще метров триста — улица эта, торговая, оживленная, была узкой и бесконечной. Особенно для меня, когда каждый шаг был подлинной пыткой. И Дамиан мог, разумеется, сто раз удрать, но когда я постучалась — мне ответили.

— Эй?

Глава двадцать вторая

— А заходите, господин хороший!

Это был не Дамиан, а седой как лунь старик, который — вот удивление — ловко брил ножом пузатого господина. И я даже засомневалась, насколько вовремя я пришла, потому что любому цирюльнику взять заложника, случись что, раз плюнуть.

— Мне нужен господин Бак.

— Так я и есть господин Бак. — Он прищурился и вытянул шею, пытаясь меня рассмотреть. Отлично, он еще и ни черта не видит. Беги, господин с животом, пока не поздно, беги! — Или вы о моем сыне?

— А... ага, — сообразила я. — Моему господину нездоровится, пустить бы ему кровь.

— О, — старикан взмахнул ножом — я зажмурилась, но голова пузатого господина осталась на месте. Ее обладатель, похоже, вообще безмятежно спал. — Так поднимитесь,

— он ткнул ножом наверх, — там живет его подмастерье, толковый юноша, он, конечно, скажет вам, что не обучен, но не слушайте его — будет врать.

Я стиснула зубы и попрыгала к темной лестнице в глубине дома, старик остановил меня резким воплем:

— А плату — плату мне, господин хороший!

Не стоит спорить с человеком, у которого в руке нож. Пришлось отпрыгать назад и задобрить Бака-старшего нужной суммой. Мысленно пожелав ему провалиться, я начала подниматься по лестнице. Шаткой, скрипящей — а дом казался таким добротным — с перилами, которые грозили разъехаться в стороны, как мои ноги, и калечная нога моя от таких пробежек горела, будто к моей казни уже приступили и варят ее в кипятке.

Я постучалась в приоткрытую дверь, из -за которой доносились звуки шагов, и уже не сдерживала слезы — очень больно. Кто-то за дверью остановился, но не счел нужным откликнуться, и я просто ввалилась в комнату, тут же расплывшуюся из -за слез.

— Г осподин секретарь?

Узнал, паршивец. Неудивительно, да и одежда тут позволяет почти безошибочно опознавать человека. Но дальше произошло непредвиденное.

— Ваше сиятельство... — смущенно поправился Дамиан, а я закрыла дверь и обреченно привалилась к ней спиной. Все равно я уже никуда не могла двинуться. Меня загнали как волчицу — я сама себя загнала.

Удивили ли меня его слова, испугали? Пожалуй, нет, я приняла разоблачение стоически. Я все равно подобного ждала с первого дня, как надела штаны, и чувствовала себя как преступник, которому наконец -то защелкнули на запястьях наручники и ведут в полицейский автомобиль. Впереди неизвестность и малоприятные дни в местах лишения свободы, но хоть какая-то определенность, и больше не надо бегать, скрываться, пытаться уйти, шарахаться от людей и отворачиваться от вездесущих камер видеонаблюдения.

— Как ты. как ты узнал?

Где один, ведь там и другие?.. Сколько еще человек меня узнали и молчат? Если молчат, есть причина, а значит, это еще не конец. Сквозь пелену слез я увидела, как Дамиан провел рукой себе по бровям.

— Что? — переспросила я и сморгнула, потом все же утерла слезы. Он так и горло мне перережет, а я даже и не пойму. — Что это значит?

— Крылья, ведьмина метка, — негромко пояснил он. — Так было странно, еще когда я вас впервые увидел. Яркие крылья, такие приметные. Не думал, что девицы на отбор попадают с крыльями.

Какие крылья? Что он несет? Он спятил — тогда мне повезло, может говорить, что взбредет, все равно никто не придаст его брехне никакого значения. Я тряхнула головой, потом увидела кресло, на котором валялась куча всего, бесцеремонно допрыгала до него и свалилась прямо на какие-то вещи. Сквозь штаны меня что-то кольнуло в бедро, но я даже не попыталась поменять позу. Ногу я вытянула — она все-таки была безобразно кривой, мужская одежда этого не скрывала ни капли, вот и еще одна особая примета... захотят найти, и стоит объявить грошовую награду, как меня сцапают, не успею пройти пары улиц.

Дамиан зачем-то выглянул в окно, ничего интересного там не увидел и повернулся ко мне.

— Вы не знаете? — Я замотала головой. Какие, к чертям, крылья, откуда? — Ваши брови. Я захлопала глазами. Брови, а что брови? Ну, они у меня прекрасные, в отличие от.

— Погоди?..

Дамиан улыбнулся, а я — я дернула рукой, но удержалась. Еще с размаху хлопнуть себя по лбу не хватало в довершение ко всему. Брови, да. У меня, конечно, были «немодные» брови, я обратила на это внимание, но так — без каких-либо выводов, списала на то, что Йоланда была деревенщина, а не столичная штучка. Но, возможно, бровями тут играли, как в мое время — губами и тем, что пониже. Впрочем, бровям в мое время тоже досталось, только причина была в маркетинге, а не в суевериях.

— Я еще тогда думал — почти колдунья мать. И этого не скрывает. И отбор.

— Почему колдунья? — переспросила я. — Или — почему мать?

— Считается, хотя сие и неправда, что чем гуще брови у девушки, тем больше шансов у нее родить колдуна. Если она понесет от колдуна, разумеется, ваше сиятельство.

— А ты не прячешься, — хмыкнула я. В отличие от меня. Да ты, парень, все же счастливчик.