Как-то бесцеремонно это у него получается. Я ему что, игрушка?

– Я и сама могу встать, – ворчу я смущённо, отталкивая его руки.

И замечаю, как по его лицу пробегает тень. Я проходила практику в городской больнице и ни с чем не спутаю это выражение лица. Ему стало больно.

– Ты ранен! – с уверенностью восклицаю я, отбросив всякие церемонии.

Сейчас во мне говорят мои профессиональные навыки.

Он морщится.

– Пустяки, царапина, болт прошёл по касательной.

– Я должна осмотреть рану, – решительно заявляю я. – У меня есть опыт целительства.

– Не здесь. Ты же не хочешь остаться в одиночестве в таком месте? Если я потеряю сознание, то защитные плетения, которые я раскидал, погаснут.

Он, конечно, прав, но…

Втягиваю носом воздух. Во время дождя все запахи обостряются, а их много: пахнут растения из сада, который за забором, пахнет намокшая земля, озоном пахнет воздух, хотя это, скорее, не из-за грозы, а оттого, что кое-кто швыряется молниями. Откуда-то доносится запах сандала, неуместный на поселковой улице.

Из-за всего этого обилия ароматов я и не учуяла сразу характерный запах железа.

– Царапина, говоришь? – рявкаю я. – Но сознание при этом ты можешь потерять, да? Нужно хотя бы кровь остановить. Остальное можно и потом. Показывай где.

Хотя необходимости в этом нет, я и сама уже знаю, что болт зацепил левое плечо парня. Во-первых, помню траекторию, во-вторых, есть у меня способность чувствовать, где у человека болит. Медлить нельзя, надо действовать.

Наклонившись, надрываю подол юбки и отрываю широкую полосу.

– Оу! – восклицает парень. – Вечер становится интересным.

– Помолчи лучше, – фыркаю я.

Сейчас я делаю то, что у меня получается лучше всего. А в такие моменты смутить меня трудно. Перетягиваю плечо выше места ранения.

Только сейчас соображаю, что мой пациент продолжает держать зонтик.

– Дождь почти закончился, не трать силы, – командую я, отметив, как дёргается в ответ бровь у парня. Он явно не привык, чтобы ему указывали, что делать. Однако ума послушаться хватает. И он убирает зонт. С небес всё ещё немного моросит, но, учитывая, насколько мы вымокли, это уже не стоит внимания.

Я снова собираю книги и сама подхватываю свой саквояж, прежде чем это сделает мой пациент.

– Сам дойдёшь? – с тревогой спрашиваю я. – Подъём сложный?

– Я в норме, дойду, – чуть резковато отвечает парень.

И он, действительно, пропустив меня вперёд и ещё раз оглянувшись по сторонам, бодро направляется к окраине поселения. И некоторое время мне кажется, что мы доберёмся до Академии без происшествий.

Булыжная мостовая обрывается, сменяясь узкой тропой, выложенной мелкой плиткой. Последний уличный фонарь освещает только самое начало, а дальше дорожка делает зигзаг и утопает в темноте.

Я останавливаюсь в нерешительности. Как идти, если ничего не видно? Небо плотно затянуто тучами, а впереди тёмной стеной стоят деревья.

– Ну и как ты собиралась здесь идти одна?

Мне кажется или в голосе парня появился оттенок высокомерия? Пришёл в себя и досадует, что позволил такой, как я, собой командовать?

Поджимаю губы. Вот и вся благодарность от этих знатных пациентов.

Радует, правда, что в голосе не чувствуется ни слабости, ни ощущения, что он превозмогает боль. Может, и впрямь царапина? А я-то распереживалась.

Чувствую себя глупо, а это неприятно.

– Я думала, успею до темноты, – неохотно отвечаю я. – Показалось, что гора совсем рядом.

– Ладно уж, идём, – хмыкает парень. – Покажу, как это работает. Хотя постой.

Он делает пасс рукой, создавая незнакомое мне плетение, и щелчком пальцев отправляет его в меня, прямо в область солнечного сплетения. От неожиданности я отшатываюсь назад и поскальзываюсь. Фонарь делает кульбит, но тут же возвращается на своё место, слегка покачиваясь. То есть покачиваюсь, скорее всего, я. Поймавшая меня рука помогает удержаться в вертикальном положении.

– Что ж ты такая неустойчивая? – говорит он со смешком.

Он что, специально?

– А зачем ты… – возмущённо начинаю я, но до меня наконец-то доходит, что именно он сделал.

От солнечного сплетения кругами расходится тепло. Платье моментально высыхает.

Мне становится не по себе. Слишком много благотворительности от неизвестного парня. Я не привыкла быть обязанной кому бы то ни было. Но думать об этом некогда.

– Вот теперь можно идти.

Он отворачивается и первым делает несколько шагов вперёд, и я начинаю переживать, что сейчас останусь одна в полной темноте. Однако в этот момент с обеих сторон дорожки по краям, там, где плитка заканчивается, загораются крохотные шарики. Они не очень яркие, но отлично освещают путь. Не нужно думать о том, куда поставить ногу.

– Ну же, – нетерпеливо говорит парень. – Идём.

Меня не надо упрашивать. Кажется, жизнь понемногу налаживается, и я всё-таки доберусь до Академии целой и невредимой.

– Эта тропа действительно короче, – объясняет мой спутник на ходу, – но пользоваться ей в ночное время могут только преподаватели и старшекурсники. Светильники реагируют на уровень магии. Специально сделано, чтобы младшие курсы здесь не шлялись. Впрочем, младшим по ночам и не положено выходить из Академии.

Понятно. Но в сотый раз оправдываться я не собираюсь.

Дальше идём молча. Не очень удобно разговаривать, когда один человек идёт впереди, а второй дышит ему в затылок. Хотя насчёт затылка я, пожалуй, преувеличила, скорее, между лопаток.

Дорожка петляет среди деревьев. Огоньки исправно загораются по мере продвижения вперёд, освещая наш путь, и гаснут, как только остаются позади. С каждым шагом мне всё труднее идти. Дорожка, хоть и идёт серпантином, но всё-таки это непрерывный подъём вверх. Неудобство создают книги, которые я по-прежнему прижимаю к себе одной рукой. А они при этом норовят выскользнуть. Другую же руку оттягивает саквояж. Раньше он вроде не был таким тяжёлым.

В общем, на меня наваливается усталость. Это неудивительно: двое суток пути сидя в почтовом дилижансе. Потом бег в переулке от местных бандитов. Ну и магический ресурс у меня небольшой, да ещё и потратила на свою неудачную защиту. О том, могла ли я израсходовать силы ещё и на то, чтобы отвести болт, стараюсь пока не думать. Странно всё получилось. Моя ладонь помнит упругость водяной стены поначалу очень отчётливо, затем понемногу это ощущение становится всё слабее. Должно быть, показалось.

Скорее всего, у парня сработал какой-нибудь защитный артефакт. Кстати, как его зовут? Мне кажется, за вечер уже столько всего произошло, что можно было бы…

Словно подслушав мои мысли, парень останавливается и поворачивается ко мне.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

А вот это мне уже не нравится. Нет не то, что он спросил имя, я даже отвечаю не