Впрочем, у этого состояния был и плюс: ей стало плевать на странности вокруг и тот факт, что завтра она, похоже, прогуляет рабочий день в самый аврал учебного года и крупно вляпается.

— Давайте сходим до учебного корпуса, — предложил ректор, не дождавшись от нее ответа. — Вам все равно нужно где-то ночевать. А там есть уже обставленная комната. Не будете же Вы спать в этом кресле, верно?

Девушка покосилась на свой кожаный трон. А почему бы и нет? Удобный и надежный предмет мебели. Она в нем уже пригрелась. Сон это или не сон, но возможности выйти в Интернет здесь нет, а значит, и шанса сдать отчеты вовремя — тоже. Если только через собственный труп, чего не хотелось бы. А раз шансов закрыть год без нагоняя нет, то какой смысл себя пилить?

«Надо расслабиться и забыться», — подумала она. Кресло было отличное, а недосыпа за последний месяц у Марины накопилось часов на пятьдесят. Поспать — лучшее применение имевшихся у нее суток. Хоть нервничать не будет в ожидании нагоняя от завуча.

— Марина Игоревна, ну, всего один урок, — завел свое ректор. — Ребята ждут, я не могу их разочаровать.

— Так проведите его сами, — с трудом найдя силы для вдоха, вяло предложила девушка. Дурацкая апатия наваливалась с неотвратимостью лавины, делая мир вокруг серым, а попытки что-то в нем предпринимать — бессмысленными.

— Не могу, — поморщился старик. — Дети не должны знать, что ректор — тоже человек.

Марина вздохнула. Конец года, министерские проверки, дежурство на экзаменах, выставление оценок, чертовы прогульщики, которых надо как-то аттестовать, и возмущенные «четверками» родители, которым надо как-то вежливо объяснить, что их дети — увы, не гении, как бы им о том не мечталось. И в разгар всего этого ее на сутки выдергивают неизвестно куда! Да хоть двадцать раз эта академия волшебная, неужто нельзя было дождаться отпуска?

«Как же я устала от всех этих незапланированных работ, — мысленно вздохнула она, но в реальности даже не шевельнулась — тело будто отяжелело. — Эх, надо что-то делать с нервами».

Марина уже несколько дней пребывала попеременно то в слезной истерике, то в ступоре, чувствуя, что не справляется с нагрузкой. И второе было предпочтительнее — не лез никто с заботливым «Девушка, Вам плохо?». Нет, мля, хорошо, просто крыша едет чуток!

«Тихо, тихо, — успокоительно зашептал внутренний голос. — Не ругаемся на воображаемых людей, держим себя в руках. Вокруг творится какая-то дичь, так что лучше не будем на нее реагировать, ладно? Пусть само как-нибудь рассосется, а последствия уж как-нибудь разгребем, не впервой».

— … дети войны, поставленные в невыносимые условия, — продолжал тем временем давить на жалость ректор, не подозревая, что сил на эту самую жалость у Марины уже нет, как и вообще хоть каких-нибудь эмоций. — Их презирают и им же завидуют. Их хотят использовать, но не желают ставить в один ряд с людьми.

Марина пару раз медленно моргнула. Смысл слов ускользал от нее. Хотелось просто сидеть и смотреть в одну точку, а ректора — поставить на паузу.

Не знавший о ее мыслях старик грустно улыбнулся и продолжил:

— Вы не смотрите, что они только что из тюрьмы. Как бы странно это ни звучало, но колония — лучшее, что с ними могло случиться. Там их хотя бы кормили все эти годы, занимали простецким трудом. Но теперь они один за другим становятся совершеннолетними, и начальник колонии больше не может заботиться о них. Улица и голод — вот все, что им светит без связей и образования.

Ректор подошел ближе, поняв, что она практически не слушает его.

— Помогите мне вывести их в люди. Останьтесь у нас, — перешел он на доверительный тон. — Я читал о некоторых сложностях Вашего мира, в том числе в сфере образования. Здесь все не так. Здесь Учитель — это почетное звание. Человек, которого уважают. И каждый ученик понимает, что, не слушая Ваших указаний, он сам себе роет яму.

Марина невольно задумалась: какие потрясающе невероятные вещи говорит этот старичок. Наивный. Миры, может, и разные, а вот дети везде одинаковые.

Ректор заметил ее чуть более живую реакцию, слегка улыбнулся и снова сменил тон — на бодрый и поддерживающий.

— Не бойтесь этих ребят, — сказал он. — Да, их когда-то осудили. Кого-то — за воровство хлеба. Кого-то — за то, что отбиваясь от хулиганов, переломал им кости своей недюжинной силой. Кого-то и вовсе за то, что не сумел удержать слишком острый язык за зубами. Но у каждого должно быть право на ошибку. И право на ее исправление. Предоставьте им это право.

— Я не справлюсь, — уверенно отказала Марина. — Не с такими детьми.

— Справитесь, — заверил ее ректор. — Только Вы и справитесь.

— Они не будут меня слушаться. О чем вообще речь? — фыркнула она.

— Это их проблемы, — отмахнулся ректор.

— Я не знаю ваших программ и не знакома с местной культурой, — напомнила девушка.

— Значит, рассказывайте о своей, — невозмутимо ответил старик. — Пожалуй, так будет даже лучше.

— Но…

— Полный пансион, хорошая зарплата, уважение и возможность начать карьеру с чистого листа, — перебил ее ректор. — Целое крыло в Вашем распоряжении, и никто — даже я — не будет вмешиваться в учебный процесс. Работайте так, как сочтете нужным. А если вдруг что не так — у нас найдется еще пара-тройка телепортов.

— А как же…

— Марина Игоревна, Вы сначала попробуйте. Нет ведь ничего дурного в том, чтобы попробовать, верно? Всего одно занятие, и если Вы откажетесь, я и слова не скажу. Идемте-идемте, мне надо успеть Вам все показать прежде, чем начнется урок, — ректор взял ее за руку и потянул из кресла.

— Как урок? — Марина тряхнула головой: неужто настолько ушла в себя, что на автомате на что-то подписалась? — Я не готова!

— Они тоже, — как ни в чем не бывало улыбнулся старик, открывая ей дверь. — И этим надо пользоваться. Если оставите их надолго без внимания, они успеют придумать какую-нибудь пакость. Ни в коем случае нельзя терять инициативу. Первое занятие назначено на шесть вечера — по расписанию вечерней