— Ребёнок. Цена этой силы — ребёнок. Первенец. Из поколения в поколение они платили за неё своими первенцами.

Монтейн застыл.

Он замер в неудобной, чуть неуклюжей позе, глядя мимо меня и мимо костра, а я, как и обещала себе, сделала судорожный вдох и стала рассказывать дальше.

— Моя мать согласилась на это. Когда отец привёз её в деревню, бабка рассказала ей, и она согласилась. Мне просто повезло, потому что нас у неё было двое. Сестра родилась на двадцать минут раньше, а уже на следующую ночь за ней приехал чёрный экипаж. Никто не знает, откуда он приезжает и куда увозит их. Кучер всегда молчит, а внутри сидит человек, одетый в чёрное.

Мир перед глазами начал расплываться, уступая место яркой картинке из были или небыли — две молчаливые чёрные лошади, молчаливый, как будто глухой кучер, спокойный негромкий голос того, кто всем этим управлял. Всё это — в замогильной стылой тишине.

— Ты его видела? Мелли⁈

Я моргнула и вдруг обнаружила, что забывший о мясе барон сидит прямо передо мной, заглядывая в лицо.

Теперь стало стыдно ещё и за это, и я пригладила волосы ладонями.

— Только во сне. Но это было так реально. Знаешь, когда ты понимаешь, что твоё тело спит, но сам ты в действительности находишься в другом месте?..

— Да, — он кивнул, хотя отвечать и не требовалось.

На деревню постепенно опустилась темнота, и единственным источником света остался костёр, на котором мы готовили.

Я содрогнулась, но отнюдь не от холода — возле огня было тепло, да и то, что Монтейн от меня не отворачивался, согревало.

— Он приходил ко мне, когда мать умерла. Вскоре после того, как сила проснулась во мне и убила овец. Он сказал, что ему безразлично, когда именно я узнала о своём долге. Дарованная им сила уже начала работать на меня, а значит, я должна заплатить. Родить для него ребёнка.

Я умолкла, глядя в землю, а Монтейн медленно и глубоко вздохнул.

— Ты отказалась?

Он спросил не сразу, дал себе пару минут на то, чтобы всё обдумать.

Кивая, я даже не удостоверилась в том, что он на меня смотрит.

— Я говорила ему, что не хочу. Что мне не нужна эта сила, но он ответил, что договор не имеет обратной силы. Я уже ею воспользовалась. А ещё… — я задохнулась от этих воспоминаний и подняла голову, чтобы видеть барона. — Он сказал, что я должна торопиться. Что мой возраст самый подходящий, и если я надеюсь схитрить и состариться, у меня это всё равно не получится.

— А сколько тебе лет?

Я осеклась так резко, как если бы он меня ударил.

Это был неожиданный вопрос. Незначительный. Или мне только так казалось.

Вильгельм смотрел на меня серьёзно и внимательно, но больше ничего я по его лицу прочитать не могла.

— Двадцать пять.

Он кивнул, ничего не поясняя, и снова принялся поворачивать мясо.

Несмотря на то, что он отвлекался, я знала, что он слушает по-настоящему, подмечает детали. При этом он не пытался вывернуть меня наизнанку или заставить рассказывать быстрее, и от этого в груди начало разливаться настоящее, пока ещё робкое тепло.

— Я сбежала, потому что он обещал приехать за мной. Он сказал, что увезёт меня, и я удостоюсь чести понести от него. А когда произведу на свет его ребёнка, смогу идти на всё четыре стороны. Сначала я хотела просто всё это прекратить. Даже сплела петлю в сарае. А потом мне стало так страшно. И я подумала о Красавице, о том, что будет с ней без меня. Получается, я спряталась за неё, понимаешь? Оправдала свою трусость тем, что беспокоюсь о лошади…

— Ты не струсила, — он перебил так резко, что я вздрогнула. — Он не дал бы тебе умереть. Ему не важно, как сильно ты была бы искалечена. Твоя способность иметь детей — единственное, что его интересует.

Впервые я слышала в его голосе настоящую злость и такую страсть, что перестала думать о том, чтобы выровнять дыхание.

Он понимал.

Что бы он ни повидал в жизни, о чём бы ни узнал, он действительно понимал, о ком я говорю, и с чем мне пришлось иметь дело.

— Я…

— Не надо, Мелли, — Монтейн придвинулся ко мне ближе, забыв о костре, погладил по щеке так нежно, что я просто не смогла отвести взгляд. — Из-за Красавицы ты передумала, или просто побоялась, не имеет значения. Это бы всё равно не помогло.

Пусть я и успела понять, что барон Вильгельм не имел ничего общего со святостью, прямо сейчас он как будто отпускал мне грехи. И лишь на мою удачу мясо начало подгорать, и ему пришлось повернуться ко мне спиной, чтобы снять его с огня.

Аромат был чудесным, и вечер тёплым, и всё оказалось не так страшно, как я могла предполагать.

Только вот эта удача поднимала со дна моей души чувства, о которых я не хотела бы даже задумываться.

— Я их всех ненавижу. Их всех. Свою мать, чёртову безответственную дуру. Представляешь, что это такое — родить ребёнка? Носить его в себе, привести в мир нового человека, а потом взять и отдать его. Так просто! Как будто той девочки, моей сестры, и вовсе не было, — я не узнала собственного голоса и не сразу поняла, что произношу всё это вслух. — Своего труса-отца. Он оказался настолько никчёмным, что бабка поделилась этим проклятием не с ним, а с его женой. Он ведь тоже её отдал, барон. Ту девочку, что родилась вперёд меня. Отдал, а потом отправился преспокойно жить дальше в уверенности, что его долг оплачен. И бабку ненавижу тоже. Знаешь, какая традиция была в моей семье? Рассказывать обо всём этом дерьме своим детям только перед смертью. Она просто ушла, а я теперь должна справляться с этим, как сумею. Делать как они, либо…

Монтейн стиснул зубы, ставя передо мной тарелку, а потом перебрался мне за спину и обнял, словно укрыл.

— И как ты собиралась справляться с этим? Если не планировала ничего говорить мне. Бежать до конца жизни в надежде, что он тебя не найдёт?

Лишь теперь я поняла, что меня затрясло, и сжала его руку в попытке урвать для себя немного его уверенности.

— Я решила рискнуть. Я всё же не настолько глупа, чтобы верить, что он меня не найдёт и не догонит. Просто… — мясо пахло восхитительно, но я быстро сглотнула, не давая себе сбиться. — Я подумала, что если