– Да. Это потому что мы старые. Из-за этого нас высылают в земли безмужних. Чтобы мы не рожали бракованных детей мужьям и возлюбленным. У мужчин слабая плоть, они могут не сдержаться и сбросить своё семя в гнилое нутро, соблазнившись привлекательной оболочкой. Зачем плодить ущербных и делать наш народ слабым? Проще убрать источник соблазна подальше. Вот поэтому мы здесь.

От её слов меня едва не перетряхивает. Внутри разгорается злость на несправедливость. Женщинам просто вбивают это в голову, чтобы они были покорны! Бедняжки считают себя ущербными и гнилыми.

Так ещё и у мужчин «слабая плоть». А держать себя в руках не пробовали?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не высказать всё Раде. Мне безумно хочется её переубедить, но я понимаю, что вряд ли она сейчас оценит мои попытки. А мне нужна информация, а не ссора.

– Да, об этом я много раз слышала, – шепчу я. – Но я ни разу не видела «уродца». Что с ними не так? Они рождаются слабыми и сразу умирают? Или… есть какие-то мутации?

– Я не знаю, что такое мутации. Всё бывает по-разному. Иногда дети сразу умирают, а иногда становятся «уродцами».

– Некрасивыми? – продолжаю выпытывать я. – Расскажи, пожалуйста, мне важно это знать.

– Я… у меня есть сын, – Рада опускает голову и закусывает губу. – Он живёт в храме.

Мне мачеха тоже предлагала после рождения отдать ребёнка в храм. Видимо, это частая практика.

– Ему шесть лет, он смышлёный мальчишка. Иногда я могу его навещать, если лира Дарина позволяет, – моя собеседница тяжело вздыхает и косится на ещё одну девушку, которая стоит неподалёку от нас и тоже перебирает цветы, но той нет дела до наших перешёптываний.

Мальчику шесть? Значит появился после того, как Рада попала в земли безмужних.

На мой немой вопрос, Рада произносит:

– Я зачала его не по своей воле. Было темно, я возвращалась домой пешком и проходила мимо базара. Дорога была пустынная, по ней ехал торговец. Если коротко, сначала он пристал ко мне с непристойным предложением. И даже когда увидел моё лицо, сказал, что и такая сойду. Он затащил меня в свою крытую телегу, бросил на живот, чтобы не видеть лица, и сделал своё дело. Так я и забеременела.

– Какой ужас… Рада! Ты сказала кому-то об этом?

– Да, его наказали. Он больше не может торговать в землях безмужних. Но я всё равно с тех пор больше не хожу тем путём. Не хватает смелости.

– И это наказание? Не посадили в тюрьму, не отрубили голову или причиндалы? Просто запретили здесь бывать?

– Иногда мне кажется, будто ты неместная, хотя говоришь, что выросла здесь, – Рада бросает на меня удивлённый взгляд.

– Просто… очень тебе сочувствую, – я ласково касаюсь её плеча с печальной улыбкой.

Но внутри всё просто бурлит. Я на грани.

Понимаю, что мне нельзя выдавать себя, нужно быть покладистой, чтобы сойти за свою. Но, проклятье, это же безумие! Мужик изнасиловал девушку, а ему всего лишь запретили торговать?

– Я к тому, что мой малыш родился «уродцем», – Рада сосредоточенно перебирает цветки, лежащие перед ней на столе, но её глаза моментально увлажняются. – Пальчики на его руках и ногах срослись. Понимаешь? Там кожа! Это потому что я старая… он такой из-за меня.

– Но ведь кожу можно разрезать хирургически. Это не самая сложная операция. Надо, конечно, смотреть по ситуации, но…

– А ты откуда знаешь? Ты лекарь? – с неожиданным раздражением спрашивает Рада. – Местный его осматривал, и сказал однозначно – «уродец»!

– Я… прости. Просто внезапно пришло в голову, не хотела задеть тебя, – тушуюсь я, понимая, что наступила на больное.

– Ух… моему сыну ещё повезло, – качает головой Рада. – Бывает и похуже. Дети с огромными головами – они обычно долго не живут. И даже… сросшиеся близнецы.

Последнее Рада говорит едва ли не шёпотом.

– Степень уродства зависит от возраста? Чем старше женщина, тем серьёзнее мутация?

Думаю, что нет, но я обязана спросить.

– Э-м… кажется, нет, – подтверждает мои мысли Рада.

Надо подумать, что может быть общего у этих женщин. Возраст – это бред. Они закупаются на одном и том же базаре, дышат одним воздухом посёлка. Работают…

– Скажи, сколько ты знаешь женщин, работающих в храме, у которых родились «уродцы»?

Рада задумчиво замирает, глядя перед собой.

– Кажется… ни одной, – удивлённо произносит она.

В храме нет гибельников, местные женщины не имеют с ними никаких дел.

– А из тех, кто работает в поле?

– У них тоже не рождаются такие дети.

Значит, дело не в самих гибельниках.

– То есть все, у кого родились так называемые «уродцы», работают на фабрике?

– Выходит, что так. Никогда не думала об этом.

– Тебе не кажется это странным? – осторожно прощупываю почву я.

– Я не знаю, – растерянно отвечает Рада. – Думаешь, это совпадение?

– Я думаю, что это не может быть совпадением, – твёрдо отвечаю я.

Рада хмурится и пожимает плечами. Я вижу, что она пытается найти ответ, но не может.

Значит дело не в пыльце и не в самих цветках гибельника. Может в химикатах, которые называют секретными ингредиентами, и которые добавляют в тот чан, где вываривают сердцевину?

Или после того, как сердцевина смешивается с этой гадостью, она становится токсичной и отравляет женщин?

Я перевожу взгляд на чан. Он буквально в нескольких метрах от нас с Радой. Огромный, высотой метров в пять. Лопасти медленно вращаются, перемешивая его содержимое. Пар идёт вверх, там есть труба, напоминающая воздухоотвод, но она старая и едва справляется. Получается, мы дышим испарениями. Они повсюду на фабрике. Неужели эта мерзость источник проблем?

Но доказательств нет, есть только мои домыслы.

Рука тянется к амулету, который мне дал Велик напоследок. Он всё также висит на шее. Как только касаюсь пальцами побрякушки, по коже будто пробегают разряды тока. Надеюсь, она правда защитит нас с малышом.

Но как доказать, что дело в этой жиже, которую вываривают? Надо бы взять образец, и желательно сегодня, больше я на фабрике бывать не хочу.

А после того, как добуду образец, показать его кому-то компетентному. Но кому? Может лекарю Рагнара? Он вроде бы неместный, его привезли издалека. Вдруг он достаточно образованный и сможет провести анализ? Но тогда придётся просить дракона о помощи… может даже врать ему…

Вдруг прямо на моих глазах старый чан трескается. Я вижу, как трещина ползёт по нему с характерным звуком.

– Рада? – громко зову я.