Он отбросил безжизненное тело Торна прочь, как ненужную вещь, и пошёл к ней. Он не торопился, в каждом шаге была уверенность.

– Скажи, – голос стал хриплым.

Он подошёл почти вплотную, так близко, что она могла чувствовать, как от него пахнет кровью.

– Скажи, кто я.

Аделин сглотнула. Легкие отказывались наполняться воздухом.

– Давай, – прошептал он.

Её губы едва шевельнулись.

– Вампир… – выдохнула она, и это слово упало между ними, как камень в воду, разбивая всё, что казалось ей прежним миром.

– Молодец, – сказал он низко, с той же мрачной нежностью, от которой по её спине побежали мурашки. – Хочешь убить меня? Доставай нож, который прячешь в рукаве.

Как загипнотизированная, она медленно вытащила тонкое фамильное лезвие, украшенное старинной гравировкой. Тот самый нож, что тайком стащила из арсенала, единственное оружие, способное по–настоящему убить древнего вампира. Рука дрожала, но Дамиан аккуратно накрыл её своей.

– Вот сюда, – прошептал он и направил её дрожащую ладонь, чтобы кончик ножа лег точно в точку над сердцем. Его тело было так близко, что она чувствовала каждый его выдох, каждый изгиб его грудной клетки под тонкой тканью рубашки.

– Просто держи крепко, – сказал он, и с лёгким нажимом подался вперёд, позволяя лезвию коснуться кожи.

Её пальцы дрогнули.

Он смотрел ей в глаза так, что Аделин почувствовала, как его взгляд проникает прямо под кожу, расплавляя остатки воли и сомнений.

И в следующее мгновение его губы обрушились на её, словно в последний раз, с жадностью того, кто слишком долго ждал. Его рот смял её губы, разомкнул их, и он ворвался внутрь. Дыхание Аделин перехватило. Его язык нашёл её, и она сдалась, впуская его.

Руки Дамиана скользнули вверх, крепко, но бережно обхватывая её лицо. Его пальцы чуть зарылись в её волосы, прижимая к себе ближе. Её тело само потянулось вперёд, уткнувшись в его грудь. Нож давно выпал из ее рук.

– Ты вампир, – задыхаясь прошептала она. – Почему ты не похож на чудовище?

– Я вампир, – ответил он. – Но я не чудовище.

Он провёл тыльной стороной ладони по её щеке, чувствуя, как она дрожит. Его большой палец мягко смахнул одинокую слезу, скатившуюся по её лицу.

Он притянул её к себе сильнее, одной рукой обхватив за талию, другой за затылок, и впился в её губы с новой силой. Его губы были горячими, язык нашёл её снова, требовательно скользнув внутрь.

Её пальцы сжались в складках его рубашки, а ноги будто подогнулись, только его руки удерживали её. Его тело, твёрдое и крепкое, прижималось к ней так плотно, что она чувствовала каждую мышцу, каждый миллиметр напряжения в нём. Его пальцы скользнули по её спине, оглаживая изгибы.

Это было безумием, но где–то в животе у неё, в самой глубине, зародилось нечто горячее, опасное, но невероятно сладкое.

ГЛАВА 27

В голове Аделин стояла звенящая пустота. Она сидела у зеркала, почти не мигая, будто в трансе, и расчесывала волосы, снова и снова. Гребень в её руке скользил по черным прядям, но она этого не замечала.

Это не может быть правдой. Это просто кошмар.

Аделин резко остановилась. Гребень выскользнул из пальцев и со звоном ударился об пол.

Это и правда случилось сколько бы она себя не обманывала.

Ария мертва. Торн… Торн, с лицом искажённым безумием, навалившийся на неё, сдавливающий горло и хруст, с которым Хельворт свернул ему шею. И он… Дамиан Хельворт – вампир, непонятно, как проникнувший в Академию. Существо, которое она должна ненавидеть…

Она закрыла лицо ладонями. Дыхание сбилось, как после бега.

Что это с ней?

Что со мной? Почему всё внутри будто застывшее, как вода подо льдом? Почему поцелуй вампира стал для неё спасением, а не катастрофой?

Её ладони дрожали, когда она опустила их.

– Я не понимаю, ничего не понимаю, – прошептала она, едва шевеля губами.

***

Внутренний двор Академии вновь заполнился студентами, но теперь это был не обычный дневной сбор, в воздухе висело напряжение, как перед бурей. Никто не смеялся, не переговаривался. Шёпоты казались слишком громкими, а тишина пугающей. Наставники ходили меж рядов, не встречаясь взглядами со студентами, с хмурыми лицами.

Аделин стояла у самого края. Она вдавливала ногти в ладони, оставляя на коже полумесяцы.

Она ничего не чувствовала или слишком много сразу?

Префект Хальд вышел к толпе студентов.

– В последние дни нашу славную Академию потрясли немыслимые события. Мы потеряли студентов, – объявил он.

Толпа зашумела. Студенты перебрасывались тревожными взглядами, кто–то шептал о возможных виновниках, кто–то смотрел на наставников в поисках утешения, но Аделин стояла будто в вакууме, где звуки были глухими и далекими. Всё повторялось снова и снова в голове, волосы под простынёй, холод её кожи, хруст костей Торна, взгляд Дамиана.

– Тишина! – рявкнул Хальд, и двор мгновенно стих. – Мы уже проводим расследование. – В связи с этими событиями вводятся ужесточения режима. Также прошу всех быть предельно внимательными. Мы обязательно разберемся в случившемся и найдём виновных, а пока, не поддавайтесь панике.

Префект уже сделал несколько шагов, когда ноги Аделин сами пошли вперёд. Она протискивалась сквозь плотную толпу и не чувствуя локтей, толчков.

– Префект! Префект Хальд!

Он уже почти скрылся в арке, ведущей к административному крылу, когда она догнала его. Он остановился, обернулся.

– Вы что–то хотели?

Я… – она запнулась, а грудь сжала судорога. – Я хотела сказать...

Скажи ему. Расскажи всё. Это правильно. Это нужно.

– Нет, – выдохнула она. – Простите.

Хальд слегка нахмурился, задержал на ней взгляд, полный настороженности, но ничего не сказал, лишь коротко кивнул и отвернулся. Его фигура быстро растворилась в рядах наставников, как будто и не было разговора.

Аделин осталась на месте, словно вкопанная, а потом медленно отступила в тень высокой стены внутреннего двора. Здесь было темно, прохладно, и никто не видел её лица, перекошенного от боли, стыда и растерянности.

Ты – предательница.

Мысль впилась, как игла под кожу, но разум Аделин раздирало и другое осознание.

Он спасал тебя, несколько раз. Он не позволил Торну убить тебя. Он оберегает тебя. Он не чудовище.

А кто тогда чудовище? Охотники, убившие её родителей? Торн, в котором не было ни капли жалости, когда он сжимал