Он демонстративно оттолкнул меня, и я снова оказалась в центре зала.

— Разумеется, вы можете делать все, что хотите. Я ничего не запрещаю, — объявил мой муж, делая шаг в сторону от меня. — Правила охоты не меняются. Даже в виде исключения. В этом-то и вся прелесть охоты!

Глава 1

Гости одобрительно закивали.

Меня выволокли на улицу, и все присутствующие, включая слуг, высыпали следом. Холодный воздух обжигал горло, а я пыталась вернуть себе чувство реальности.

Я задрожала. Не от страха — от ужаса, который вытесняет даже мысли. Это был тот самый ужас, что живёт в легендах, в шёпоте прислуги за закрытыми дверями: «Не дай бог провиниться перед графом. Не дай бог стать добычей».

— Где кони? — крикнул муж.

Кто-то из гостей насвистывал мелодию — ту самую, что только что играла на балу. Конюхи уже подводили коней.

Дыхание лошадей клубилось в морозном воздухе. Копыта глухо стучали по утоптанному снегу.

— Дадим ей фору в десять минут! Засеките время! — объявил мой муж, когда служанка поднесла ему полный бокал. — А пока можно выпить за удачную охоту!

Он что-то шепнул служанке, а та бросилась обратно в открытые двери зала.

— Пей, — произнес муж, когда служанка принесла бокал и мне. — За удачную охоту… Пей! Я сказал!

Я сделала глоток, понимая, что это не вино. Хоть и было похоже. На вкус как зубная паста с медом.

Через мгновенье я перестала так остро чувствовать холод.

Муж демонстративно обнял меня, а я ощутила, как мне в руку вкладывают небольшой стилет.

— Прячь, — сквозь зубы процедил Хассен. — И не показывай.

Он отошел на два шага, а потом повернулся ко мне и улыбнулся:

— Ты больше не графиня. Ты — дичь. Беги! Время пошло!

Я на пару секунд замерла, глядя на песочные часы, которые перевернули слуги, а потом опомнилась и бросилась в лес.

Ледяная корка резала лодыжки, сугробы затягивали ноги, будто руки мертвецов. Хохот охотников разорвал тишину ночи — пьяный, злой, восторженный. Как будто смеялись не надо мной, а над моей слабой надеждой на спасение.

Я побежала, представляя, как где-то падают вниз песчинки, отсчитывая мгновения моей жизни.

Не думая. Не выбирая путь. Просто — вперёд, туда, где мрак леса казался единственным укрытием. Снег хрустел под ногами, ветви хлестали лицо, словно наказывая за глупость. За жалость. За доброту.

И в этом ужасе, когда пульс кололся в висках, я вдруг вспомнила её — пленницу, с которой всё началось. Бледную, дрожащую, с прядью пепельных волос, вырвавшейся из-под железного обруча на виске. Её слезы и молящий шёпот разбитыми губами: «Он убьёт меня… Убьёт… Я прошу вас… Помогите мне…» — и мои собственные руки, отпирающие замок. Глупость. Слепая, безумная доброта, за которую теперь придётся заплатить собой.

Я вспомнила, как в последнюю секунду, когда дверь была открыта, я сунула ей свой плащ. Она посмотрела на меня внимательно, а потом прикоснулась к моей груди.

“Отдаю тебе!”, — прошептала она, а я не поняла, что произошло, как в меня врезалась боль с такой силой, что я едва устояла на ногах, чувствуя, как по телу растекается магия.

На мгновенье у меня потемнело в глазах.

Я не ожидала такой подлости.

В голове была только одна мысль: «За что? Я же тебя спасла?».

Но когда я пришла в себя, прижимая руку к груди, пленницы уже не было, а в зале заиграла музыка, возвещая начало бала.

Позади вся моя жизнь. Впереди — только лес, тьма и ледяной ветер, обещающий: “Ты не уйдёш-ш-шь”.

Внезапно в груди вспыхнула боль — та самая, как от прикосновения пленницы. Как будто её пальцы всё ещё горят под моей кожей.

Лес впереди был чёрным, безмолвным, но я знала — он не спасёт. Он лишь спрячет мои крики.

Глава 2

Холод не просто кусал — он вгрызался в плоть, как голодный зверь, вырвавшийся из-под сердца зимы. Но из-за зелья я его чувствовала не так остро и могла двигаться.

Каждый вдох резал горло, будто в груди вместо лёгких кололи осколки льда. Я бежала. Не думая. Не выбирая — просто вперёд, туда, где мрак был гуще. В черную пасть леса.

Снег хрустел — предательски, громко, звонко, как разбитое стекло под босыми ступнями.

Каждый шаг превращался в муку. Ледяная корка впивалась в пятки, резала ноги. Я падала. Вставала. Падала снова.

Мои пальцы онемели, кожа на коленях почернела от холода и крови.

Обернувшись на мгновенье, я увидела собственные следы. И эти следы вели прямиком ко мне.

Я чуть не заплакала от отчаяния.

Цепочка моих следов на снегу — карта. И любой, кто возьмёт в руки эту карту, найдёт свою добычу.

Я рванула вправо, скользнув по наледи, и ударилась плечом об ель. Снег с веток упал на меня, иглы впились в кожу — мелкая боль, почти ласка по сравнению с тем, что ждало за спиной.

Я отстранилась и наткнулась на еще одно дерево. Прижавшись к стволу, я задышала — рвано, со свистом.

Пар изо рта клубился, как последнее дыхание умирающего. Во рту все онемело от холода. Чувствовался металлический привкус. Я пыталась дышать, но не могла. Словно сам воздух отказывался входить в меня.

Слёзы — тёплые, предательские — катились по щекам и тут же замерзали.

«Я не хотела… Я только хотела спасти…»

Но этот жестокий мир не слушал оправданий.

Сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди и упадёт в снег.

А потом — тишина. Не настоящая. Та, что рождается в ушах, когда страх заглушает мир. Только пульс. Только дыхание. Только — тук-тук-тук — кровь в висках, как барабан палача.

Слёзы катились по щекам и замерзали, прежде чем упасть. Я не плакала — я рвалась. Внутри что-то треснуло, надломилось. Это был не просто ужас. Это было понимание: спасения нет. Они меня найдут.

Мозг выдал приказ, как последнюю милость, а я посмотрела по сторонам. Может, попробовать запутать следы? Хоть немного…

Я рванулась вбок, в чащу, где ветви сплетались в решётку. Но снег снова предал. Он лежал здесь ровнее, чище — и мой след на нём выглядел