Боюсь, наш визит окончательно ее… расстроил. Бедняжка покончила с собой вскоре после разговора. Тогда же ее супруг приезжал на опознание вместе с дочкой. Очаровательная девочка. Ему передали опеку, когда миссис Черновой поставили диагноз. Не было никаких причин подозревать, что девочка в опасности. Это и есть ваша информация? Вы наткнулись на запись звонка и решили, что я упустил еще одну жертву?
– Не совсем. Вы не думали, что похищения прекратились не потому, что преступник сел в тюрьму или умер, а потому что нашел то, что искал в этих детях?
– Что именно? – Мистер Меллроуз нахмурился.
– Не знаю. Я покажу вам несколько фото. Скажите, это тот человек, которого вы называете Черновым?
Несколько секунд мужчина всматривался в экран моего смартфона. Очень долгих секунд.
– Да. Пожалуй, да. Прошло много времени, но у меня неплохая память на лица. Это он.
– А вот так, – я смахнула фото, – выглядит настоящий Чернов. Они с Вероникой действительно приехали в штаты из России как супружеская пара, но быстро расстались. И он понятия не имел, что ему передали опеку над ребенком. Он вообще умер еще до ее зачатия.
Мистер Меллроуз стремительно побледнел. Мне стало даже жаль рушить его мир. С этой минуты он постоянно будет думать о том, что сейчас произнесет:
– Он был в моем кабинете. Сидел там и делал вид, что сожалеет о бедняжке. Говорил, что хочет оградить дочь от стресса. Я смотрел на него и понятия не имел, кого перед собой вижу… Боже правый, я ведь не поверил Веронике… счел ее сумасшедшей. Она покончила с собой из-за меня.
– Нет, конечно, нет. Ее болезнь была настоящей. Вы не могли знать.
– Я должен был. Я же не сосед и не водопроводчик, я был агентом ФБР и расследовал похищения! Вероятнее всего, убийства. На моей совести девять жертв.
– Восемь, – поправила его я. – Последняя девочка выжила.
– Вы ее нашли?
– Это я. Он меня вырастил. И был лучшим отцом, какого только можно было пожелать.
Несколько долгих минут мистер Меллроуз молча меня рассматривал. Наверняка искал в моем облике черты, которые напомнили бы маленькую девочку, на фото которой он смотрел, сидя в гостиной Вероники Черновой.
– И у вас есть доказательства? – спросил он, когда откашлялся.
– Папа никогда не скрывал, как звали маму. Говорил, они любили друг друга. Были женаты. Перед тем, как она заболела, у них случился кризис. Но он был с ней до конца и очень страдал из-за того, что не уберег.
– И вы решили, что ваш отец – серийный убийца?
– Я хотела его найти. Однажды он просто исчез. Я думала, что вернусь домой – и он как обычно сидит в гостиной, разбирая счета или делая рабочие заметки. А его там не было. И когда я стала искать, то обнаружила, что Виктора Даркблума не существует. У него поддельная страховка, чужие документы, он никогда не работал там, где всем говорил. Всегда расплачивался наличными, ездил на угнанной машине и носил незарегистрированное оружие. Я стала искать дальше. Его прошлое. Следы. Копаться в их истории с мамой, и… не нашла ничего. Любовь оставляет следы. Письма, фотографии, переписки в сети, свидетели. Если двое влюблены, они кричат об этом на весь мир. А мои родители словно были не знакомы. Тогда я стала копаться в прошлом Вероники. Нашла записи ее звонка в службу спасения. Она говорила, что ее дочь украл тот же человек, что и остальных девочек. Так я вышла на ваше дело. И так поняла, что, вероятнее всего, мой отец похищал этих детей до того, как нашел меня.
– Но зачем?
– Вы же агент ФБР. – Я пожала плечами. – А я – патрульный коп, который учится ночами, чтобы однажды сдать экзамен на детектива. Понятия не имею. Может, действительно спасал их от тягот иммигрантской жизни, а самоубийство Вероники потрясло его и заставило остановиться. Может, он искал именно ее, я ведь ничего не знаю о его жизни до создания личности Виктора Даркблума. Может, я отвечала каким-то одному ему ведомым критериям.
– И он никогда не причинял вам вред? Не издевался, не насиловал, не вовлекал в какие-то безумные игры?
– Никогда. Идеальный отец. У нас никогда не было много денег, но у меня было огромное количество любви. Я занималась фигурным катанием и участвовала в чемпионате страны. Поехала бы и на Гран-при, если бы отец не… пропал. После этого я бросила спорт.
– Даже не знаю, что сказать, мисс Даркблум. Вы шокировали меня, это точно. Но что вы теперь собираетесь делать? Зачем вы все это мне рассказали? Если у вас было счастливое детство, если вы любили отца… почему убеждаете меня, что он – серийный убийца?
– Мне нужны ответы. Чтобы получить ответы, нужно его найти. Чтобы его найти, нужно понять, кто он и куда мог уехать. Что до целей… Мистер Меллроуз, вы правы, у меня было счастливое детство. Отец был центром моего мира, он дал мне то, чего лишены многие дети – чувство защищенности, уверенность в себе. Но…
Я обхватила кружку руками, чтобы не выдать дрожь.
– Есть еще восемь девочек. Они заслуживают, чтобы мир узнал, что с ними стало. А я заслуживаю правды, потому что прошлое, в котором родители были счастливы и влюблены, стерли. А новое взамен нарисовать забыли.
– Перешлю вам все материалы дела, – наконец сказал мужчина. – Но вряд ли вы найдете что-то, что вам поможет. Мы никогда всерьез не разрабатывали Виктора Даркблума. И с этой ошибкой мне доживать свой век.
– Мистер Меллроуз, вы – единственный свидетель, знакомый и с Вероникой, и с моим отцом. Я смогла отыскать только вас. Вряд ли я найду доказательства, что отец был причастен к похищениям. Улик не было и тогда, а уж сейчас, спустя двадцать лет, – тем более. Но могу просить вас, если понадобится, дать показания?
– Все что угодно, мисс Даркблум. Справедливое возмездие для нашего мира – вещь почти фантастическая. Но если вы готовы за этот мир бороться, мне достаточно.
Я слабо улыбнулась. Хотелось бы так же уверенно убеждать себя, что я действительно готова.
– Дайте мне знать, если что-то найдете, – попросил мужчина.
– Непременно, – кивнула я.
Мистер Меллроуз ушел. Наверное, разговор со мной на немолодого копа в отставке подействовал сродни удару дубиной по затылку. И мне даже стало совестно. Он давно смирился с тем, что так и не узнает правду. Давно похоронил нераскрытое дело в недрах памяти, лишь изредка в мыслях возвращаясь в тот год. А я ворвалась в его размеренную старость и расковыряла затянувшиеся раны.