— Розовый хряк! — озвучил мысль змееныш. — Больше всего ты похожа на розового хряка, миса.

Последнее слово он произносит издевательски вежливо. У меня бы слёзы брызнули из глаз, но, слава Порядку, есть исконная ярость. Ярость, которая заставляет меня рывком вскочить на ноги и сбивая детей, словно лёгкие игрушки, броситься в погоню за обидчиком.

Затопчу глиста!

— Берта! Стоп! — отец возник словно из ниоткуда. На этот раз за шкирку подхватили уже меня. Я брыкалась, орала, ревела раненым зверем. В этом виде меня и передали матушке. Ну а потом и вовсе отсадили к пожилым в наказание.

Я видела, как змееныш издалека ухмыльнулся и сказал одними губами что-то.

У меня не такое хорошее зрение, чтобы читать по губам, но я почему-то уверена, что он сказал: «Корова».

Ненавижу Змей!

— Берта... — уже вечером матушка вздохнула, пытаясь собрать мои взлохмаченные волосы в приемлемый пучок. — Ты должна учиться держать себя в руках. Не показывай свою Силу мальчикам, они этого не любят. Просто будь как нежная телочка, понимаешь? Мирная, ласковая... Вот посмотри на сестер: они мальчикам уступают, поэтому их никто не дразнит и не обижает. Наоборот, помогают и выручают. А тебя... Сколько же синяков на коленях!

Она бессильно всплеснула руками, и пошла к шкафу за мазью.

— Угу, — буркнула я, ковыряя оторванное кружево.

Сестрам легко уступать, они же даже близко не могут победить. А я-то могу! Это же глупо, не побеждать, когда можешь, разве нет?! Это как не смотреть, если у тебя есть глаза, разве нет?! Я насупилась.

Матушка подтянула поближе мои подбитые коленки и нежно прикоснулась губами к синякам.

— Ради меня, Берта. Попробуй, это очень важно — для меня, для тебя, для твоего будущего, рыжуля, — заглянула мне в глаза. Глаза у мамы огромные как озера с бесконечными пышными ресницами. — Просто, когда тебе покажут силу, ты свою не показывай, а скромно улыбнись и изо всех сил восхитись, понимаешь? Так надо стараться делать.

— Угу, — с неохотой согласилась я, жалея, что огорчаю, и честно намереваясь с завтрашнего дня начать вести себя как нежная миса.

***

Послушный день с утра не задался. Я помнила про обещание, но, как назло, когда спустилась из спальни вниз, обнаружила, что отец велел братьям пройти в кабинет для урока. Девочкам урок не полагался, но мне настолько хотелось послушать, что я округлила глаза и мигом шмыгнула в кабинет, пока туда никто не зашел. Ворвавшись вовнутрь, залезла под стол, и уже на месте начала соображать, нарушила ли я уже чего или еще нет.

Хм...

Тут же по полу пошла еле слышная вибрация.

«Идут...» — поняла, и приникла к деревянному полу, стараясь не дышать и не шевелиться. Слух и нюх у Быков хорошие, но, если не дергаться, вряд ли обратят внимание на присутствие моего запаха. Я же сюда нередко захожу, так что волноваться не о чем. Ощущая вместо страха радостный азарт, замерла.

Отец и оба брата зашли в комнату. Хлопнув, закрылась тяжелая дверь. Я съежилась. К счастью, отец садиться за стол не стал, а это означало, что урок будет коротким. Пока мне везло. В комнате повисла, как мне показалось, виноватая тишина.

— Вчера я заметил ваше поведение, и мне оно не понравилось, — грозно начал отец. Присесть сыновьям не предложил, так что они тоже стояли.

«Точно, провинились!» — я в очередной раз похвалила себя за чуйку. Она у меня работает.

— Хорошо, что вы не уступаете другим родам, хорошо, что показываете Силу. Неплохо, что ты приструнил того Волка, Зар, — отец хвалил, но по-прежнему не смягчал голос.

Брат довольно хмыкнул, а я под столом насупилась, понимая, что мне говорили прямо противоположное за те же действия.

«Так нечестно!» — я сжала зубы, пытаясь умерить задрожавшие от обиды и гнева руки. — «Несправедливо!»

— ...однако важно стараться не пересекать грань, а грань тонка. Ты приструнил Волка, а он начал насмехаться над тобой. И что ты сделал, Зар?

Я навострила уши.

— Прости, отец... — Зар уже не хмыкал.

— Поддавшись гневу, ты уронил собственное достоинство. Это неприемлемо! — низкий голос отца грохотнул так, что зазвенели стекла. — Кодекс велит нам прежде всего думать о чести и только потом — обо всем остальном. Именно честь отличает высокородных от низкородных. Для последних она не на первом месте. Знайте, если вы однажды поставите честь после любого своего желания, вы пали. Ты поставил впереди своей чести гнев.

Братья не издавали ни звука, как и я. В возникшей тишине слышно, как посвистывает за окном полевая пичужка.

— Всем ясно?! Вы обязаны помнить: честь и достоинство — то, что вы должны сохранить при любом исходе. Тебя это тоже касается, Берта. Что такое честь?

Я дрогнула, услышав свое имя.

Ой...

Краснея, поползла, на коленках вылезая из-под стола. Братья с облегчением хихикнули, ощущая как тяжелый отцовский взгляд перемещается с них, весомо придавливая к полу уже меня.

— Отвечай, — лицо Быка было серьезным.

Помедлив перед ответом, я шмыгнула носом и выпрямилась. До груди отцу я пока не доставала, так что, чтобы посмотреть ему в глаза, пришлось задрать голову. Не чувствуя страха, упрямо выдвинула подбородок. Мне показалось, что губы отца дрогнули в еле заметной улыбке.

— Доблесть, честность, чистая совесть, благородство... — твердо перечислила. Он кивнул.

— Да. Но есть еще одно: соблюдение долга. Ты должна была поставить его впереди доблести. Какой у тебя долг, Берта?

— Земля. Защита своей земли! — воинственно проговорила.

Огромный Бык так тяжело вздохнул, что ткань его вышитой рубахи обречённо затрещала. Братья же ехидно ухмыльнулись, и я еле удержалась, чтобы не погрозить им кулаком.

— Это долг Быка. А ты — дочь Быка. Что велит долг тебе?

Я упрямо сжала зубы, не отвечая, и отец заговорил за меня:

— Жизнь, Берта. Ты должна защищать жизнь. Продолжать жизнь. Быкам нечего защищать без семьи. А теперь живо к матери! — рыкнул он, и меня сдуло из комнаты. Тут же на выходе меня сдала матушке сестра, громко возопив:

— Берта! Я нашла Берту!

Уже через полчаса, вся перемазанная мукой, с ошметком морковки, застрявшим на щеке, я сидела на кухне и недовольно сжимала непослушное тесто, представляя, что у меня в руках тот змееныш. Это немного успокаивало. С отцом я была не согласна. Точнее, не