кольнуло чувство вины. Он, привыкающий жить в мире без зрения, делал вид, что все в порядке. Она, от которой волнами шла тревога и сочувствие, горячая любовь и нежность, поступала так же. Но понимала, что все не так, как любая любящая женщина, и тратила силы, которые должна была тратить только на ребенка, на него, Чета. Укачивала ночью малыша — и, укладывая его между ними, целовала и ребенка, и Чета, и он сквозь сон слушал, как кормит она, и успокаивался этим звукам и запаху молока. А то и сам вставал и подносил Марка Свете, и ждал, пока она покормит, и после носил его на себе, не давая ей вставать.
Его бой уже был позади, но она именно сейчас проходила свою битву. Уставала, не высыпалась, и часто спала днем, когда родители или Чет забирали малыша. И при всем этом ухаживала за Четери, расчесывая ему волосы и заплетая их, приносила ему иногда обед в кабинет — хотя были слуги, но она хотела сама, — обнимала, рассказывала, как дела в городе, где она гуляла каждый день, пыталась шутить, а внутри истекала тревогой и горем.
Его сенсуалистская эмпатия, еще более обострившаяся в темноте, делала это почти невыносимым.
Лишь одно утешало ее — Марк. Да и сам Чет уже несколько раз брал ребенка на прогулки в парк, положив его в смешной слинг, похожий на платки, в которых жительницы Песков носили своих младенцев. От малыша, укутанного в стихийный дух гармонии, шла такая безмятежность, что это позволяло забыться, и Четери испытывал мягкое умиление, глядя на него внутренним зрением или качая его. И некоторое сожаление, что старших детей в младенчестве он и не видел — хотя так было это у драконов принято. Было в этом единении с младенцем что-то новое для него, удивительное, и он был благодарен и миру, и Светлане за то, что перед закатом своей жизни смог познать новую его грань.
Благо, Света ни разу не сказала, что боится, что Четери упадет или наткнется с ребенком на что-либо. Она боялась, но отпускала их вдвоем. И за это он был ей тоже благодарен.
Бумага пахла жасмином и лотосом, и уже поэтому Четери понял, что письмо из Йеллоувиня. Повел над ним кольцом, и начал слушать:
'Владыке Четерии, Мастеру Клинков.
Владыка, с огромным прискорбием воспринимаю тот факт, что по состоянию здоровья вы не могли присутствовать на моей коронации и я не мог лично выразить вам свое почтение и безмерную благодарность за ваш вклад в спасение Туры. Ваша слава в Йеллоувине не утихает уже пять сотен лет и йеллоувиньский народ в моем лице смиренно склоняет голову перед вашим мастерством и вашим путем. Очень надеюсь, что мы сможем лично пообщаться во время моего визита в Пески, даты которого сейчас согласовываются.
Однако пишу я вам для того, чтобы попросить содействия в другом вопросе. Мой сын, Вей Ши, волей моего отца и его деда, восславленного в веках Хань Ши, проходит у вас обучение. Однако ближайшие несколько месяцев его присутствие потребуется на Юге Рудлога: я хочу отправить на помощь в зачистке иномирян несколько полков и поставить его командующим. Как отец Мастеру могу сказать вам, что мог бы отправить туда кого-то из славных генералов Йеллоувиня, однако решение это продиктовано тем, что Вею Ши полезно нести ответственность за разных людей, в том числе простых, и это послужит делу его воспитания, а также закроет некоторые политические вопросы.
Я не посмею испытывать недовольство или как-то давить на вас в том случае, если вы посчитаете это лишним или способным помешать вашему обучению и воспитанию. Однако если вы тоже посчитаете, что это пойдет на пользу, прошу отпустить его не позже 16 мая, чтобы он смог получить все указания и отправиться вместе со своими бойцами на Юг Рудлога.
Обещаю, что это первый и последний раз, когда я прошу вас о подобном одолжении. До окончания обучения, помимо этого случая, единственное, когда Вей Ши должен будет отлучаться — это при участии в памятных семейных церемониалах, да на свои свадьбы.
Приму любой ответ с пониманием.
Император Йеллоувиня, Цэй Ши'
Шаги Вея Ши Четери расслышал на середине письма, еще когда ученик легко шел по коридору. Слух усиливался, компенсируя темноту, и мозг еще легче вычленял из окружающих звуков знакомые или необычные звуки. И нюх стал острее. Но все это не возвращало возможности видеть.
Когда Вей Ши открыл дверь писчей комнаты, расположенной перед кабинетом, Четери коснулся крошечного артефакта вызова.
— Позови сюда моего ученика, Денеири, — попросил Четери заглянувшего в кабинет помощника, который был личным писцом еще Владыки Теонии, бывшего Владыки Тафии и мужа Огни.
Помощник не удивился — отступил в сторону и через несколько мгновений закрыл дверь за Веем Ши. Дракона накрыло мягкой золото-фиолетовой аурой, в призрачном лотосе которой россыпью вспыхивали красные огоньки. Силуэт ученика поклонился.
— Мастер, мой отец ночью связывался со мной и велел прийти к тебе к полудню и узнать твое решение.
Глава 4.1
Четери знал, что Вей Ши уже приходил во дворец через сутки после коронации отца и окончания всех положенных ритуалов. Но дракон был занят делами разрушенного города, и Вей не стал ждать, а попросил Светлану передать, что за ним остался еще один долг — положить меч старика Амфата на могилу его жены, и потому он снова уходит на несколько дней и знает, что учитель его благословит.
Чет, услышав это от Светы, одобрительно качнул головой. Молодой воин научился принимать верные решения и отдавать долги даже тогда, когда никто не узнает, что ты не отдал.
Четери также знал, что решил Вей поселиться в доме старика Амфата. А связь с учеником подсказала ему, что два дня назад дошел он до своей цели и сразу же начал путь обратно в Тафию. Знал дракон и о том, что вернулся Вей Ши вчера вечером. А еще Четери докладывали, что ученик тут же пошел за разрушенную трещинами и боями городскую стену, к ближайшему к городу холму, заросшему лесом. Там велось строительство новой обители.
Настоятель Оджи подходил к Четери с вопросом, может ли братия занять этот холм. Потому что на месте старой обители сиял переход, и восстановить там ничего было нельзя.
— Видно, Тафии пришло время расширяться, — сказал тогда Чет. — Стройтесь, отец