Мы вышли из лазарета и отправились к Юле, а Ганс продолжал:

— Вот и получается, что замок постоянно пустует. Но он вроде как родовое гнездо, и запускать его нельзя. Поэтому здесь всегда есть прислуга, кухарка, пара садовников, да конюх. И лекарь, — он указал пальцем на самого себя, — никто не контролирует, и получается, что мы здесь просто живем и занимаемся своими делами.

— То есть попросту говоря ничего не делаете?

— В свое оправдание, я могу сказать, что лечу деревенских, — возразил он, — но да. Считай, никто ничего здесь не делает. Живут в замке в свое удовольствие, получают хоть и небольшое, но жалование и лишний раз не напрягаются. Так, для вида пыль смахнут и все… А тут ты со своим мылом и тряпками, вот они и возмущаются.

— Бедные. Несчастные. Несправедливо угнетенные женщины, — сквозь зубы выдавила я, — просто бедолажки.

— И не говори-ка.

Тем временем мы добрались до Юлиной комнаты.

Юля лежала в той позе, в которой я ее оставила и тяжко вздыхала, все своим видом демонстрируя скорбное смирение.

Лекарь осмотрел ее. Заглянул в рот, в глаз, оттянув веко, пощупал пульс, аккуратно помял живот. Потом достал маленькую воронку и приложив ее что-то там долго слушал. Затем настало время лилового кристалла. Он положил его на пупок и приказал никому не шевелиться и не дышать.

Я присмотрелась к нему. Вроде мужик адекватный, в отличие от остальных нос от меня не воротил и царский пупок из себя не изображал. Может спросить о том, почему тут ждали появления беременной попаданки? Да, пожалуй спрошу, но позже.

Кристалл сначала стал синим, потом фиолетовым, потом снова лиловым.

— С ребенком все в порядке, но напряжение вокруг него сильное. Выпей вот это, — Ганс достал из саквояжа маленькую бутылочку, откупорил и щедро плеснул из нее в ложку, — пей.

Юля недоверчиво посмотрела на ложку, потом на меня, и выпила только после того, как получила от меня утвердительный кивок. Молодец, девочка, дрессировке поддается.

— Фу! Какая гадость!

— Зато поможет! А теперь отдыхай. Лишний раз лучше не вставать, поняла?

— Да как не вставать-то? — проворчала Юля, — с этим ду…душевным животом никак не улечься. Неудобно! И от этого он еще сильнее каменеет.

— Подушечку подложи, — сказал целитель и ушел.

— Подушечку подложи, — некрасиво передразнила его Юля и перекинулась на меня, — сколько еще то будет продолжаться? Сколько еще мне терпеть этот груз? Я как баржа неповоротливая, меня все бесит! Постоянно хочу писать!

— Это еще что, — усмехнулась я, — если не разберемся со всей этой чертовщиной, то тебе еще и рожать за меня придется.

Она аж содрогнулась после этих слов:

— Разбирайся! Как хочешь разбирайся! Я не собираюсь рожать! Я не хочу! Не буду!

— Ну-ну, т-с-с-с, успокаивайся, дорогая. Тебе нельзя нервничать, иначе целитель снова напоит тебя горькими настойками, — с мстительным удовольствием произнесла я, — отдыхай.

— Да не удобно мне отдыхать! Ты не слышишь, что ли? Пузо твое дурацкое мешает! — выкрикнула она и обиженно затрясла губами. Не иначе как гормоны буянили.

— Не переживай, я что-нибудь придумаю. Будет тебе удобство.

Есть у меня одна идейка…

Надеюсь, в этом замке найдется швейная машинка?

Зря что ли я в своем мире швейный цех держала? Не зря! Я ж там не просто так попу в кресле просиживала, пока остальные, словно пчелки трудили. Я себя на каждом этапе производства пробовала, чтобы понять каково оно. И в швейном цеху, и в закройном, и на упаковке. Так что с шитьем у меня проблем не было, с идеями тоже. Пришло время применять все это на практике!

В общем, шла я свидом решительным и очень грозным.

Настолько грозным, что молоденькая служанка, попавшая мне, навстречу заметалась по коридору в тщетной попытке спрятаться.

Не удалось! Я ее настигла в одной из комнат, когда она пыталась схорониться от меня в шкафу.

— Попалась!

Она тут же сникла, плечи опустила и обреченно посмотрела на меня:

— Снова мыть?

— Мыть, — хмыкнула я, — но не сейчас. Лучше скажи, есть ли в замке швейная машинка… ну или хоть нитки с иголками.

— В прачечной машинка есть. На ней после стирки белье чинят, одежду, шторы подшивают.

— Как тебя…— я пару раз щелкнула пальцами, пытаясь вспомнить ее имя, — Элен?

— Люсиль.

— Точно! Люся! Отведи-ка, ты меня Люсенька, в прачечную…и давай прихватим вон те подушки.

Забрав из комнаты четыре громоздкие квадратные подушки – по одной в каждую руку, мы отправились в прачечную.

И пока шли, нам навстречу не попалось ни одной служанки. Замок словно вымер.

— Где все? Уж не приболели ли? — я не удержалась от того, чтобы поддеть свою спутницу.

Однако та, как и подобает члену дружного женского коллектива, не желала отдуваться одна и с видимой радостью заложила своих подруг:

— Да придуряются они! Работать не хотят! Вот и придумывают всякие отговорки: у кого спина болит, у голого голова, а у кого ж…

— Поняла, не продолжай, — я усмехнулась и потом как бы невзначай добавила. — жаль. Я хотела сегодня перед хозяином замолвить пару словечек за самых ответственных работниц. А оно вон как…

— Да-да. Я им говорила, девочки, идемте, нас дела ждут, — тут же подбоченилась она, — Но так никто со мной и не вышел. Только я.

Мне с трудом удалось сдержать улыбку. Сосредоточенно кивнув, я с максимальной серьёзностью сказала:

— Ты — молодец. Будет тебе премия.

Слово «премия» подействовало самым волшебным образом.

Люси буквально расцвела – зарумянилась, заулыбалась и уже не выглядела, как мученица, которую вели на закланье.

Мы спустились вниз, прошли мимо кухни, за дверями которой гремела кастрюлями повариха и ее помощница, и вышли к прачечной, в которой было так