Карабкаться — вот теперь было слово, которым я описывала все, что отличалось от ходьбы по ровной поверхности. Тина осталась на пороге дома, мне помогал садиться тощий разряженный мужик — тоже в темной одежде, но все равно он был при параде, и я не могла сказать, что создало у меня такое впечатление: выучка, вероятно? Все его жесты были нарочитые, как у плохого певца. Я удержалась на подножке, неловко развернулась, чуть не запутавшись в юбках, села, и карета была продуваемой, наверняка тряской, жесткой — вот это определенно. С непривычки платье у меня завернулось, сидеть мне было неудобно, но я решила лишний раз не шевелиться. Было лень, да и вряд ли здесь огромные расстояния.

Я оказалась права во всем: и в том, что экипаж тряский, и в том, что я отобью себе за четверть часа все кости, и что я не успею как следует рассмотреть город. Высовываться я опасалась — вдруг для дамы моего сословия это ужасающий моветон, — но украдкой разглядывала узкие улицы, похожие на каменные ущелья.

Очень щедро загаженные, констатировала я. Так выглядели где-нибудь в далекой глубинке посещаемые общественные туалеты в середине лихих девяностых, и тут отличий практически не было, не стеснялись ни люди, ни лошади, и все, что мне приходило на ум: я в дерьме. По уши. Надо быстрей реализовывать план, потому что глаза разъедало от вони и от безысходности захотелось завыть.

Наконец мы оказались на площади, где было много карет, и сперва я предположила, что это рынок или какая-то городская площадь, потому что если это был королевский дворец, то он поражал своей скромностью: два этажа, нижний весь в каменных арках, каменные колонны перед подъездом, и я ожидала, что меня проведут именно через них, но нет. Дверца распахнулась, очень внушительный господин с синей лентой через плечо подал мне руку, и я опять позабыла про ногу и свалилась на бедолагу. Но надо отдать ему должное: он и ухом не повел, может быть, был привычен, но меня в этот момент больше беспокоило то, что я едва не потеряла свою туфлю и упорно пыталась ее нашарить.

Наконец вся неловкость сошла на нет, меня поставили наземь, и я понятия не имела, что я должна сказать или сделать. Мне хотелось отряхнуться и поправить платье, но я терпела — кто знает, как это расценят? Как немедленный вылет с отбора? Как приговор, и вместо своей комнаты я отправлюсь на плаху?

По крайней мере, эта площадь была чище, чем городские улицы. Мужчина провел меня в неприметную дверь, я оказалась в анфиладе комнат, где ветер гулял такой, что после уличной духоты я сразу отметила — ждать мне простуды, — и указал на стул. Я покорно села, уже относясь ко всему происходящему как к незначительному этапу, и стала рассматривать остальных девушек.

Они были буквально от юниц до перестарков, если так можно выразиться, хотя я не была уверена, что верно определяю возраст. Я же прекрасно помнила, какая разница между женщиной в тридцать лет в семидесятых годах и в третьем десятилетии двадцать первого века. Все девушки были одеты примерно так же, как я, и мне пришло в голову, что это выходная, но все же не праздничная одежда. Девушек было много — от восемнадцати, как я прикинула, до двадцати пяти лет, кто -то в теле, кто-то такой же дохленький, как и я, блондинки, шатенки, брюнетки, и было как -то подозрительно тихо, только туда-сюда неспешно ходили такие же упитанные мужички с лентами. Придворные, уполномоченные провести первый этап?

Иногда они подходили к какой-то девице, что-то спрашивали, пару раз попросили кого -то встать. Я чувствовала себя лошадью на цыганском рынке, разве что никто не смотрел нам зубы, и это, возможно, было еще впереди, но я пока никого не интересовала. И вдруг девушка рядом со мной встала, покопалась в платье — я и не знала, что в платьях были карманы! — достала оттуда предмет, сильно напоминающий соусник, поставила его на пол и присела над ним.

До этого я только читала, как выглядели средневековые туалеты. Зато была в курсе, как бурдалю приобретались как антикварные столовые предметы. Однажды мне этот портативный дамский туалет попался в перечне конфиската, и так как находился он среди музейно ценных ложек, вилок, тарелок и прочей кухонной утвари, я искренне посочувствовала гостям дома, чей хозяин получил девять лет за систематические взятки в особо крупных размерах.

Я скорее поняла, что за моей спиной кто -то стоит, чем почувствовала взгляд, и сразу поспешно отвернулась. Пялиться на человека, справляющего нужду, вероятно, здесь было не принято. Никто бы не кинулся на меня с криками «ловите попаданку», но привлекать внимание было в любом случае ни к чему. Но кто -то за спиной не уходил, и я обернулась.

Человек в черном — совсем как из книг, невыразительный и безликий; поняв, что я заинтересовалась им, он развернулся и спокойно пошел куда-то, и больше таких черных людей я здесь не видела. Двух девушек провели мимо меня к выходу, и их пышные платья скрыли от меня этого черного, но неприятное ощущение не проходило. Эти две красавицы уже свободны? А остальные, и я в том числе?

С другого конца зала к нам твердым шагом шел блондинистый молодой парень в сопровождении пожилого поджарого мужчины и дерганого человечка. Парень тоже был одет в темное — коллега того, который стоял за моей спиной? Мне нужно выдержать, высидеть, девушек уже отпускают, это часа два, три, вряд ли больше, твердила я себе. К моей соседке, деликатно отодвинувшей бурдалю в сторону, подлетела сначала служанка, а потом подошел седой мужчина и что-то сказал. Все эти люди, несомненно, суетились не просто так, у них была цель, и я взмолилась — пусть обо мне вообще все забудут. Тем более — здесь же было на кого посмотреть! Вон та красавица с роскошной копной светлых волос и грудью пятого размера очень подходит на роль супруги будущего короля.

Но блондин вместе со своими сопровождающими остановился как раз напротив меня, и сердце мое провалилось в разом заледеневшее нутро. Блондин мазнул по мне взглядом, что-то сказал пожилому мужчине, и они прошли дальше. Я перевела дух.

Моя соседка поднялась и с недовольным выражением направилась к выходу — ее перехватил очередной мужик с лентой. Это закончится или нет? В моих глазах рябило от людей, лент, дерганого света свечей, и запахи проявлялись все сильнее и сильнее. Бурдалю, кажется, сюда не взяла только я.

— Ваше сиятельство? — услышала я вкрадчивый голос. — Графиня Йоланда ван дер Вейн?

Дерганый человечек из свиты блондина не ушел и сейчас чуть наклонился ко мне. Ну, наверное, это я. Я не знаю. Что хорошего ты мне скажешь? Что я могу убираться отсюда и забыть этот рынок невест, как страшный сон?

Глава десятая

Я почтительно, как могла, ответила:

— Да, это я.

Надо было добавить что-то? «Сударь»? «Милостивый государь»? Но вид у меня в платье, с драгоценностями, с прической был столь величественный, что я решила обойтись без обращений. Дерганый кивнул, поклонился мне, а вокруг началось движение. Барышни поднимались, тянулись вереницей в дальний конец зала и пропадали в дверной проеме.

Я услышала музыку. Непривычную обычному уху, но мне такая почему -то нравилась. У нас ее называли «камерной» — и классическая музыка, Бах, Бетховен — это была именно она. Здесь, конечно, Бетховены пока не родились... Я поднялась и направилась за остальными.

Я оказалась в числе последышей и, если честно, надеялась, что меня развернут и с вопросом «а вы-то куда» вернут в дом родной. Я протолкалась за спинами девиц, хотела было так и остаться во втором ряду, но очередной мужик с лентами бесцеремонно пристроил меня между двумя пышнотелыми красавицами. Я записала это в бонус от злодейки-судьбы: мой минус — мой же и плюс.

Музыка стихла. Наступила торжественная тишина, потом взволнованно, как петух с утра, кто-то завопил:

— Все Святые да хранят короля! Хранят королеву! Виват!

Мужчины в зале склонились в поклоне, дамы присели в, как я поняла, реверансе. Серьезно? Я тоже попыталась присесть, убеждая себя не думать про ногу, потому что Йоланда должна была это уметь, но нет, я завалилась набок, не сильно, но заметно криво, ногу прострелила боль, и я, стиснув зубы и стараясь не завопить, прокляла и короля, и королеву, и церемонии. Если я не разогнусь сейчас же, не выдержу и закричу. Мне больно, в конце-то концов!