— Боюсь, дела требуют моего вмешательства.

— А мне стоит проверить Гарри, — согласилась Гермиона, сглотнув.

Она чувствовала себя как после ментального удара — в ушах шумело, мир покачивался, — но постепенно приходила в себя. Вытерла совершенно чистые губы и пальцы, встала из-за стола. Майкрофт тоже поднялся.

Официант подлетел и мгновенно принял расчёт, причём Холмс действительно платил галеонами — тяжёлыми и круглыми.

— Перенести вас в кабинет? — спросила Гермиона, борясь с першением в горле.

— Если вас не затруднит. Мою машину заберут позднее.

Гермиона протянула ему руку, он едва ощутимо коснулся её пальцев. Миг аппарации — и они уже были на Уайт-холл.

— Благодарю вас за вечер и приятную беседу, — сказал Майкрофт очень официально.

— Это я должна вас благодарить за помощь… — покачала головой Гермиона, — и за ужин. И извините — из-за меня вы не спали.

Майкрофт так встал у стола, что теперь рассмотреть выражение его лица было невозможно, но в игре света и тени, которую создавал торшер с плафоном, ей почудилась улыбка.

— Это не такая уж большая редкость, — фраза показалась Гермионе крайне двусмысленной, но уточнять она не решилась, вместо этого коротко попрощалась и переместилась обратно домой.

Она устало опустилась в кресло у камина, расстегнула мантию, и вспомнила о двух вещах сразу. Рука Майкрофта, когда он дотрагивался до неё перед аппарацией, была тёплой, почти горячей.

И он так и не вернул ей книгу.

Примечания:

1. «Билль о правах» — акт о правах и свободах британских подданных, принятый в 1689 году. Был принят после окончания Славной революции в 1688 году. В сущности, это один из первых документов о правах человека в истории. Любопытно, но именно в 1689 году в мире магии принимают «Статут о Секретности». Совпадение?

2. Джон Гонт — первый герцог Ланкастер, его сын — Генрих Болингброк — захватил британский трон, свергнув короля Ричарда II Плантагенета. Споры о троне между потомками Ричарда и Генриха и стали тем растянутым во времени конфликтом, который мы знаем как Войну Алой и Белой розы. Курьёз в том, что мать Волдеморта Меропа Гонт (мой любимый «Росмэн» её почему-то обозвал Меропой Мракс, но это — мрак и ужас какой-то) происходит из обнищавшей семьи Гонтов, некогда очень знатной. Опять-таки спрошу вас: совпадение?

Глава двенадцатая

Гарри дома уже не было, только записка, накарябанная на клочке пергамента с рабочего стола Гермионы: «Прости за всё. Г.», напоминала о его тяжёлом визите.

Оставив её на диване, Гермиона прошла в спальню и, не раздеваясь, упала на постель, зажмурилась — но не заснула. Сон не шёл, а перед внутренним взором тут же предстали бездонные глаза Майкрофта Холмса, искрящиеся сдерживаемым весельем. Кажется, они ей пригрезились, как вся эта ночь. Может, и не приходил к ней Гарри, не напивался в хлам, и Майкрофт не возникал неожиданно на пороге её дома?

Мерлин, как же сладостно было думать, что ей всё примерещилось!

Но она не могла допустить подобного самообмана. Напротив, нужно было самой себе в лицо сказать: «Да, это было». И прибавить для уточнения: «Да, я ужинала в половине третьего ночи с Майкрофтом Холмсом. И мне понравилось».

И он так и не вернул ей книгу, а значит, новая встреча будет совсем скоро. И придётся разговаривать с ним самостоятельно, без помощи той внутренней безумной Гермионы.

Завтра, уже завтра к ней вернётся трезвость мысли и восприятия, и то, что сейчас кажется удивительно важным, покажется несущественным. Воспоминания поблёкнут, волнение пройдёт, и краска радостного смущения больше не будет заливать щёки. Всё потонет в огромном, спокойном океане, которому чужды тревоги. Ему неведома суета, и он скроет в своих водах всё, что беспокоит сердце. Из-под толщи прозрачной воды ей не будет никакого дела до Майкрофта Холмса.

Перед глазами действительно заплескался океан, запахло бризом, пульс замедлился, шум в ушах прошёл. Гермиона повернулась на спину, скинула туфли, накрылась одеялом и начала следить за дыханием: грудь оставалась неподвижна, воздух набирался в живот и выходил через нос, обогащая кровь кислородом.

Только океан, только ленивое шевеление его волн — и никакого Майкрофта Холмса.

Бум! В голове с треском лопнул шарик наигранного спокойствия, дыхание сбилось, Гермиона распахнула глаза и уставилась в потолок — сердце бешено колотилось под ребрами, его стук отдавался в горле.

Она с трудом села на кровати, поставила ноги на прохладный пол и попыталась отдышаться. Медитация и привычная окклюментная техника не помогали — она не могла избавиться от наваждения, выбросить из головы Холмса, не слышать его голоса, не вспоминать каждое мгновение беседы.

За окном уже давно рассвело. По всему было ясно, что нужно выпить зелье сна без сновидений, раз уж окклюменция не спасает, и лечь снова, а проснувшись, оценить произошедшее здраво и спокойно, после чего признать, что, в сущности, и оценивать нечего. Двое взрослых людей, давно знакомых, после совместного разрешения проблемы поужинали и приятно поболтали немного об истории — было бы о чём переживать!

«Давай, Грейнджер», — привычно подхлестнула себя Гермиона и действительно встала, дошла до шкафчика с зельями, сняла нужный флакон с полки, вытащила пробку, поднесла ко рту, но глоток сделать не успела.

В окно постучали.

Почему-то от этого стука стало страшно до темноты в глазах, и почти полминуты Гермиона не могла пошевелиться и обернуться, а когда сделала это, увидела крупную незнакомую сову. Она била клювом в стекло и смотрела немигающими желтыми глазами.

Гермиона отставила флакончик и впустила птицу, та влетела, сделала большой круг под потолком комнаты, уронила на стол письмо и уселась на подоконнике в ожидании ответа.

Было что-то жуткое в этом пухлом конверте, подписанном знакомыми квадратными буквами: «Гермионе Грейнджер». Пожалуй, это был самый нестрашный почерк, который вообще можно было представить, но она не сразу нашла в себе силы сломать печать и достать из конверта лист бумаги и сложенную вчетверо газету.

Для начала она отложила газету и раскрыла письмо. В нём не было ни приветствия, ни формул вежливости — сразу к делу. «Гермиона, это всё-таки произошло. Я надеюсь на лучшее, но думаю, что, если бы мы боролись до конца, как раньше, этого не случилось бы. Твой всё ещё друг, Невилл».

Это его «если бы мы боролись до конца» эхом отдалось в голове Гермионы. Она положила записку на стол, взяла газету, спокойно, без тени прежнего волнения полюбовалась громадной колдографией на первой полосе и прочла помпезную, полную торжественных оборотов статью о назначении на