— Ещё смотри, чуть выше, на два пальца, — опять потребовал я, — Рассказывай, что видишь.

— Дымку вижу на два пальца, — шептал Оле.

— Ещё смотри, выше, — тормошил я омегу.

— Вижу бледную дымку, она дальше выходит, на ладонь примерно — ответил Оле.

— Тебе задание — пока меня не будет будешь у всего встреченного разглядывать все эти оболочки. У неживых предметов есть только первая, которую ты увидел. У живых есть все три. Но первую можно увидеть только отдельно от второй и третьей. То есть — либо ты видишь первую и не видишь вторую и третью, либо видишь вторую и третью, но не видишь первую, — разъяснил я, — Имей в виду, что может голова болеть и сон нарушиться. Да, и ещё, Оле, определись, пожалуйста каким именно искусником ты хочешь стать. Искусники нашего пола — это прежде всего целители. А что, всегда здоров, всегда в почёте и голодным никогда не останешься. Подумай.

— Оме, а вы какой искусник? — спросил Оле.

— Малыш, интересоваться о направлении Великого искусства между искусниками не принято, более того, такой вопрос воспринимается как оскорбление — это на будущее. Но тебе, пока ты ещё не искусник, скажу. Я искусник-менталист, ну, по крайней мере, пытаюсь им быть, — со вздохом высказался я (а ещё немножко демон).

— Я хочу быть как вы, — решительно заявил Оле.

— Подумай, малыш, — я снова взлохматил волосы на его голове, ну нравится мне прикосновение к его волосам и всё тут, — подумай как следует. Я ведь не боец, и боевым приёмам тебя научить не смогу — просто не знаю их. Ну всё, беги к мелким. И поешь как следует.

Тем временем принесли заказанный матрас и я, завернув простыни, подушки и одеяло в свой плащ, в тулупе и малахае выдвинулся к своему лесному дому, с притороченным к спине матрасом, свёрнутым в тугой рулон, предварительно выпросив у Дибо немного закваски для теста, пристроенной за пазуху.

Вил сопровождал меня до края городской черты, а когда я пересёк её, отстал. Ничего примечательного за время движения по дороге и лесу до нашего оврага не случилось. Спустившись к дому, я почувствовал запах дыма, к ночи сильно похолодало, по ощущениям градусов 30 точно есть. Поднявшись на веранду я наткнулся на висевшие на неизвестно откуда взявшейся верёвке стираные пелёнки и подгузники. О, Эльфи освоился с мелким. Вон сколько настирал, думал я, отодвигая вставшее колом на морозе бельё и заходя в дом.

— Тук, тук, — заявил я, вместе с собой впуская в дом клубы пара.

— Оме, наконец-то вы пришли, — несколько недовольно, как мне показалось, заявил Эльфи.

— Ну как вы тут? Справляешься? — спросил я.

— Спит ваш Веник, поел недавно, — ответил теперь уже точно недовольно Эльфи.

— Эльфи, золотой мой, а что это за тон такой, ответь мне, пожалуйста, — поинтересовался я, стаскивая тулуп, малахай и пристраивая свою промёрзшую ношу на лавку справа от двери (если бы мог, то прищурил глаз).

— Вы там…, - Эльфи задохнулся от возмущения, — где-то прохлаждаетесь. Наверно и омег каких-нибудь себе по вкусу нашли… А я тут… в лесу…, с ним… А он то плачет, то серется.

В общем, оставленный мной омега сам себе надумал всякого и закатил мне отвратную семейную сцену. Не обращая внимания на что-то говорившего омегу, я осторожно, чтобы не разбудить спавшего Веника, расстелил на топчане начавший согреваться матрас (с размером угадал), накрыл его одеялом и бросил сверху принесённую пару подушек. Постоял, подумал, скинул с себя сапоги, куртку и прилёг сверху, закинув руки за голову.

— Оме, что вы молчите, — теребил меня Эльфи, — ответьте что-нибудь.

— Ну что тебе сказать, Эльфи, в городе нас с тобой категорически не ждут, — ответил я, вспомнив свой разговор с начальником стражи.

— Вот как, — вскинулся Эльфи, — и вы так спокойно об этом говорите!

— А что, плакать что ли? Ты какой от меня реакции ждёшь? — спокойно ответил я, устав от произошедшего за день и не желая тратить силы ещё и на разборки с омегой.

— Ну, сделайте хоть что-то! — требовал разошедшийся Эльфи.

— Эх, надо было тебя там, с этими уродами оставить, сейчас бы кайфовал с ними, а не мне бы мозг выносил, — ответил я.

— Да! Оме! Да! Лучше бы я там остался! По крайней мере, знал бы, что меня ждёт, а не вот это всё! — выкрикнул Эльфи.

— Поверь мне, ничего хорошего тебя бы там не ждало. Ты хоть знаешь, кто это был? Или совсем задуматься не хочешь? — спокойно возразил я на дурацкие доводы Эльфи.

— Да! Я тупой! Да такой! Не живите со мной, с таким дураком! И я жить не буду! — Эльфи уже кричал, голова его была залита жёлтым светом.

Нашарив на столе нож, он схватил его и начал полосовать запястье левой руки:

— Вот! Вот! Сдохну быстрее!

Я быстро бесшумно соскочил с топчана, схватил истерящего омегу за грудки и, как был, босиком, выволок его наружу на мороз. Волоком протащил его влево в сторòну лабаза — там была свободная площадка и, наклонившись над ним и чувствуя, как текущая из моего носа кровь капает вниз, зарычал демоническим многоголосьем:

— Это ты-то сдохнуть собрался?!

Инфразвук составной части моего голоса неслышимый человеческим ухом заставлял кожу покрываться мурашками и вызывал иррациональный страх у скорчившегося подо мной омеги.

— Да что ты знаешь о смерти! Ты! — я чувствовал, что бесконтрольно, на эмоциях, как и в прошлый раз обращаюсь в демона. Затрещала разрываемая в клочья одежда, свет полыхнул в моих глазах и я, наконец, смог увидеть Эльфи в ужасе сжавшегося на снегу подо мной.

— Знаешь ли ты, мальчик, что с тобой собирались сделать те трое, с которыми тебе, как ты говоришь было бы лучше! Знаешь ли ты кто это?! — рычал я, — Они людьми торгуют и путь для тебя у них был только один — в бордель. Слишком ты смазливый. А ты, ведь, тащился когда они тебя трахали. Тащился, да? Нравилось тебе это. Кайф получал.

Я схватил Эльфи за лицо багровой рукой с длиннющими чёрными когтями и помотал его голову из сторòны в сторòну. Хвост хлестал меня по бокам, задевая заснеженную площадку.

— А я их всех прикончил. Всех троих. Кого выпотрошил, кого до костей от мяса очистил. Живьём. Да знаешь ли ты, что я дни, месяцы, годы своей жизни каждый раз теряю из-за того, что в демона обращаюсь! Жизнью своей за ТЕБЯ плачу! И после этого ты, сучонок, мне о смерти говорить