Молодое горячее сердце! Нониль написал своему дяде, королевичу Ланцеру, — тот был в пути к Штабной, планировалось обсуждать новую переброску войск с границы в бастующий Янс, — и признался, что собирается совершить безрассудство. Нониль спрашивал, когда в точности Ланцер будет достаточно близко к Стене, чтобы подхватить конструкции?

Дядя и племянник всегда были близки и часто понимали друг друга там, где никто больше не мог понять. Несколько часов спустя королевич Нониль разломил силой цепочку жетона и вместе с верным адъютантом покинул Штабную башню, чтобы спасти прекрасную даму. Абсурдный план, полный юношеского безрассудства, не мог привести ни к чему хорошему: под Ладеравью они столкнулись с тангским заслоном, дали бой, оба были нетяжело ранены и попали в плен.

Признаться, что Нониль королевич, означало в лучшем случае демонстративное убийство. Они назвались чужими именами, под ними же их, как пленных огневиков, увезли на Шимшиарве. В снегу и редком воздухе, за тяжёлой работой, в убийственном холоде, среди смертей и боли, они выживали больше трёх лет.

Уже там, на Шимшиарве, Нониль узнал, что Стена пала, а королевич Ланцер никогда до неё не доехал. Он плакал, как ребёнок, бросался на других пленных, переставал есть, несколько раз едва не убил себя…

— Я был ему нянькой, — равнодушно продолжал Лемо. — Мы ждали освобождения и новостей.

Когда танги ушли с базы, Нониль требовал воздушную почту, но местный офицер посчитал его помешанным. Чуть позже они добрались до храма Шин-Шицу, где Нониль пытался осознать всё то, что случилось за три года. Он знал, как будет выглядеть его отъезд. Ему нужны были доказательства, аргументы, чтобы кто-то увидел следы вмешательства Ланцера; Нониль доверял фортификаторам Стены, написал приказов за печатью королевича…

— Что я мог там увидеть три года спустя? — едва слышно пробормотал Брент. — Что?!

Ольша сжала его ладонь. Сложно думать, что королевич Нониль был тогда в ясном рассудке.

Отправив тубус с кое-как сляпанными бумагами и велениями «срочно и незамедлительно», а также «оказать полное содействие», Нониль покинул храм, чтобы на несколько недель затеряться в горах.

На этом Лемо замолчал, и Ольша почти поверила, что вот теперь в зал заведут Нониля. Король спросил:

— Что дальше?

— Я его убил, — безразлично ответил Лемо. — По приказу его светлейшества Ланцера.

Глава 26

Наверное, многие здесь и так знали итоги расследования. Наверное, поэтому не заседание не пришла королевна Манива, а рядом с королевичем Ланцером с каменным лицом сидел человек в военной форме — единственный во всём зале, он был вооружён, и руку всё время держал на кобуре. Никто не выглядел шокированным, только мрачные взгляды скрестились на Ланцере, а тот только картинно развёл руками: мол, что я могу ответить на это очевидное враньё?!

Женщина в форме зачитывала сухо: Лемо задержали в середине лета, проследив его перемещения от храма Шин-Шицу. При Лемо обнаружили тубусы воздушной почты со следами силы королевича стихии воды; после непродолжительного допроса Лемо указал на место, где захоронил останки своего господина…

— Вода — это не доказательство, — безмятежно сказал королевич Ланцер. — В семье достаточно водников.

Королевич Кушир шумно выдохнул и стал подниматься из кресла, но король остановил его коротким жестом и велел:

— Расскажи о Янсе.

И Ольша только теперь запоздало начала понимать.

Королевич Ланцер был теперь наместником Янса. Того самого промышленного Янса, в который сама Ольша едва не уехала за приличным заработком; того самого Янса, который так мечтала заполучить под своё крыло соседняя Рума; того самого Янса, в котором раз за разом вспыхивали стачки. В первые годы войны король предпочёл отдать тангам часть земли в устье Жицы, чтобы подавить особенно громкий бунт. Марельцы без боя отступили из Бади, потому что войска были нужны в Ойминге.

И тогда, перед падением Стены, в Янсе снова было неспокойно. Там никогда не было по-настоящему тихо, но тогда — особенно, тогда снова обсуждалось, что в регион придётся вводить войска, и Ланцер ехал на Стену обсуждать именно это.

Но было ли это выгодно — самому Ланцеру?

Как наместник Янса, он должен был служить на благо земли под его попечением и на благо королевства Марель. А королевство выжимало из Янса все соки, и самому Ланцеру доставались от них лишь капли. В газетах печатали красивые речи о том, как много наместник думает об измученном народе доверенной ему земли…

Ещё он мог бы, наверное, рассказать, что пообещали ему самому.

И когда молодой влюблённый дурак оседлал шитаки и ускакал навстречу своей смерти, Ланцеру ничего не стоило просто — не приехать. Даже если бы Нониль выжил, легко сказать: я не успел; я и стремился помочь, но опоздал. А Стена осталась без королевича, очередная атака тангов привела к неожиданным успехам, отводить войска стало никак нельзя, и королю как-то вдруг стало не до Янса, а Янс смог потребовать себе новых послаблений.

— Абсурд, — возмутился Ланцер, когда король сказал прямо: во всей Марели именно тебе было выгодно, чтобы Стена пала. — Моими действиями всегда и во всём руководило благо всего королевства, и я…

Он хорошо говорил, убедительно. Но верить ему не получалось.

Ожидал ли Ланцер на самом деле всего того, что случилось? Падение Стены, прорыв, осада Воложи, стёртые с карты посёлки, тысячи смертей, мобилизация, фугасы, трагедия под Увежем, залитые кровью поля, вороньё над горными дорогами, повешения и парад в Кальпетине… Ланцер отрицал и то, что задерживался сознательно, и то, что мог предсказать такие катастрофические последствия.

Вряд ли ведь он действительно осмелился бы отпустить этот камушек? Ольше хотелось верить: нет, он бы не стал. Но этот человек холодно отправил племянника на смерть, хотя мог велеть Лемо скрутить его, или просто сообщить руководству Штабной о планах юного королевича. Он пил чай, пока конструкции Стены гасли и разрушались. Он схватил возможность, увидел в сиюминутном решении возможную выгоду, — и всё же едва ли такой ценой.

— Я много лет сдерживал сепаратистские настроения в Янсе, — горячился Ланцер, убедительно играя оскорблённость. — Я выходил к разъярённой толпе, в меня стреляли, в мой кабинет присылали бомбу и крысиный яд, а я…

Может быть, он действительно умел делать свою работу. Может быть даже, он в чём-то раскаивался, — хотя Ольше было сложно увидеть за этим ухоженным