Гермиона прикрыла уставшие от непрерывного чтения глаза, потёрла веки, под которыми, кажется, набился песок, и пробормотала: «Это невозможно».

Наверное, кто-то другой получит Геттингенскую премию по менталистике в следующем году и кто-то другой сможет с гордостью сказать самому себе и всему миру: «Я спас обскуров». И этот другой посмотрит в глаза ребёнку, еще недавно обречённому, у которого теперь впереди вся жизнь.

Это будет не она, потому что, в сущности, как она может вылечить других, если сама — больна и разломана на кусочки?

Будь она не одна, сейчас встала бы из-за стола и ушла бы в спальню, где оказалась бы в надёжных, сильных объятиях человека, который шепнул бы ей: «Ты со всем справишься». Была у неё давным-давно такая фантазия: воображать в те минуты, когда особенно тяжело и страшно, что некто обнимает её сзади за плечи. Так делал папа — много лет назад. Когда Гермиона шла в первый класс, одновременно мечтая о новых знаниях и отчаянно боясь новых людей, папа просто встал у неё за спиной, положил ей на плечо свою небольшую, но крепкую ладонь, и сказал: «Не бойся, я рядом». И то же самое он повторил, провожая её впервые на «Хогвартс-экспресс».

Гермиона дотронулась до своего плеча и обернулась, но разумеется, комната была пуста. Ни папа, ни еще кто-нибудь не стоял позади. Впереди же был исписанный пергамент, папка с переработанными материалами и стопка непрочитанных книг, которые сейчас пугали хуже дементоров, потому что сулили неудачи, разочарование и отчаянье.

Корешки книг скалились золотыми зубами. Гермиона вытащила из стопки одну, написанную арабской вязью, и поморщилась. Эта книга была как насмешка: лежала здесь, ухмылялась, кричала о том, что хранит в себе ответы на все нужные вопросы, но не желала быть прочитанной.

В Отделе тайн, разумеется, работали переводчики-полиглоты, а также специалисты по редким и мертвым языкам, а недавно лингвистический отдел представил артефакт для письменного перевода текстов на любые языки мира. Но Гермиону злило именно то, что она сама не может прочесть этой книги.

Она встала из-за стола, трансфигурировала домашнюю одежду в деловой костюм, схватила книгу и резко крутанулась на месте, возникая с негромким хлопком в самом тёмном углу кабинета на Уайт-холл.

Майкрофт если и был удивлён, то не показал этого — словно она заранее предупредила о визите. Вежливо поднялся, сухо поприветствовал, сопроводив своё «Добрый вечер, Гермиона, чему обязан?» наклоном головы и приглашающим жестом.

— Извините за этот визит, Майкрофт, — ответила Гермиона, с неудовольствием понимая, что голос её плохо слушается. Она мгновенно пожалела об этом безумном, импульсивном поступке. Зачем она пришла? Просить главу британских маггловских спецслужб перевести ей пару абзацев из старой книги? Поболтать с ним за чашечкой чая?

В кабинете, как и всегда, свет был приглушен — почему-то Майкрофт всегда выбирал неяркое освещение и однозначно избегал резкого белого света. В этом жёлтом сумраке рассмотреть лицо Холмса было невозможно, особенно нечитаемым оставался взгляд: за коркой ледяного спокойствия и вежливого интереса нельзя было рассмотреть и намёка на какое-либо чувство. Нет, на самом деле — можно было. Даже не требовалось заклинания — одно усилие, одно движение, и мысли Холмса будут у неё как на ладони. Но от одного подобного предположения Гермиону замутило. Она делала это дважды и поклялась себе никогда не повторять, ни за что на свете.

— Майкрофт, я хотела бы обсудить вашего брата, — сказала она, понимая, что должна нарушить эту затянувшуюся паузу. На самом деле, обсуждать Шерлока ей не хотелось совершенно — она так и не придумала, под каким предлогом можно будет вернуть его на родину, и можно ли вообще это будет сделать. Но лучше строить несбыточные теории, чем стоять и молчать, пытаясь разобраться в собственной голове, похоже, совершенно съехавшей с катушек.

— Прошу, — Майкрофт подарил ей самую неприятную из своего арсенала улыбок, сам снова опустился в кресло, закинул ногу на ногу и только после этого мягко и негромко спросил: — полагаю, это вы для обсуждения судьбы моего младшего брата захватили книгу «Сущности магии и отрицание её неразумными…» вы закрываете часть названия.

— Не знала, что вы читаете на арабском, — солгала Гермиона.

— Это фарси, — улыбка Майкрофта почему-то стала менее неприятной, он наклонился к столу и протянул руку, явно требуя дать ему книгу.

Гермиона заторможено, как во сне положила книгу на раскрытую ладонь, искренне понадеявшись, что Майкрофт читает книги всё-таки перелистывая страницы, а не сканируя их взглядом сквозь обложку.

Глава девятая

Гермиона боялась пошевельнуться, хотя с самого начала выбрала неудобную позу, и правая нога начала затекать. Это было неважно — она слишком боялась, что случайный скрип, шорох, покашливание собьёт Холмса, он захлопнет книгу, даже не заложив закладкой и не взглянув на номер страницы, и скажет что-то вроде: «Прошу простить, Гермиона, государственные дела не терпят отлагательств». Разумеется, в его словах не будет и намёка на то, что ей пора убираться из кабинета и не мешать работать — просто вежливая констатация того факта, что больше он ей времени уделить не может, а книгу с фарси переведёт любой специалист.

Однако прошло три, пять, пятнадцать минут, а взгляд Майкрофта ни разу не соскользнул со строчек текста на наручные часы, голос не дрогнул, в размеренный темп речи не закралось ни единой лишней паузы.

Гермиона не сумела бы так читать даже английский текст, не то, что иностранный, переводя с листа — у неё обязательно где-нибудь поменялись бы местами слоги, пережало бы связки, перепутались бы строчки. Майкрофт читал так, как будто долго репетировал.

Научный труд оказался практически сказкой, полной иносказаний, затейливых метафор и неожиданных оборотов, и каждый из них Холмс подчёркивал интонацией. Один раз он, не глядя в сторону, протянул руку, взял со стола телефон и несколько раз коснулся экрана, вслепую набрал какой-то текст, отправил — и отложил аппарат в сторону.

«Наверняка в Итоне он занимался риторикой», — подумала Гермиона и невольно вспомнила, что в маггловских британских школах до сих пор популярны театральные кружки. Мама пыталась убедить её ходить в подобный ещё в начальной школе, но Гермиона воспротивилась этому. Скорее всего, Майкрофт тоже, тем более, что (она сумела на этой мысли даже не улыбнуться) в школах для мальчиков, насколько она знала, женские роли играли тоже мальчики. Впрочем, разумеется, Майкрофт в подобном участвовать не мог — это должно было слишком оскорблять его вкус.

Конечно, он не мог прочесть её мысли — Гермиона