Поезд уже стоял у платформы, массивный и неторопливый. Мы поднялись в свой вагон. Я машинально прихватил её сумку.

Зашёл в купе первым, на автомате окинул его взглядом опытного опера. Чисто, стерильно, безлико. Поставил её сумку на нижнюю полку. – Устраивайся, – бросил я через плечо, снимая куртку и аккуратно вешая его на крючок.

Она замерла в дверях, оценивая обстановку и степень потенциальной опасности. Потом её взгляд медленно прополз по полкам, оценивая их. – Я займу верхнюю, – тихо, но с привычной для неё упрямой ноткой в голосе, заявила она.

Вот и началось. Возведение баррикад. Дистанцирование. Я развернулся к ней, уперев руками в бока. – Не надо. Спи внизу.

Она попыталась возразить, в её глазах вспыхнул тот самый, знакомый до боли огонёк упрямства. – Но… – Кроме нас здесь никого не будет, – жёстко перебил я её, глядя прямо на неё, не позволяя возразить. – Я выкупил всё купе.

Она застыла на месте, переваривая эту информацию. Я буквально видел, как в её голове крутятся вопросы.

Зачем? На какие средства? С какой целью? Что он задумал?

Но спросить она не решалась. Да и вряд ли получила бы внятный ответ.

– Так спокойнее, – добавил я, смягчая интонацию и отворачиваясь, чтобы снять часы. – Никто не будет мешать. И ты не будешь по ночам лазить по верхам.

Последнее было чистой правдой. Мысль о том, что она будет карабкаться наверх, а потом спускаться оттуда сонная и неуклюжая, вызывала у меня иррациональное, но острое раздражение. Глупо, нелогично, но факт.

Она молча, без возражений, кивнула и, наконец, сделала несколько неуверенных шагов вперёд, к своему месту. Мы сели. Дверь купе была закрыта. Тишина, густая, тяжёлая, почти осязаемая, наполнила маленькое замкнутое пространство. Снаружи донёсся последний, протяжный свисток, и поезд, с лёгким толчком, плавно тронулся с места, увозя нас прочь от освещённых окон города.

Я устроился напротив, у окна, спиной к движению, чувствуя её напряжение так явственно, будто оно было ещё одним пассажиром в нашем купе. Она сидела, скрестив руки на груди в защитной позе, и смотрела в тёмное окно.

Глава 8

Я сидела, сжавшись у окна, стараясь дышать как можно тише и незаметнее. Его присутствие наполняло всё купе, плотное, осязаемое, как стена. «Выкупил всё купе».

Эти слова всё ещё звенели у меня в ушах. Зачем? Чтобы продемонстрировать свою власть? Свои возможности? Показать, что он всё ещё может позволить себе такие жесты, пока я считаю копейки на сиделку? Или… Нет.

Лучше недодумывать. Лучше не позволять себе даже намёка на мысль, что у этого поступка могла быть какая-то иная, неслужебная подоплёка. Я украдкой посмотрела на него. Он возмужал. Стал ещё более монолитным, словно высеченным из гранита. В его позе читалась новая, незнакомая мне уверенность – уверенность человека, который привык командовать и не терпит возражений. Таким я его не знала.

Раньше в нём ещё была какая-то доля сомнения, какая-то человеческая мягкость. Теперь её не осталось. Только сталь. «Спи внизу». Приказ. Не предложение. Он до сих пор считает, что может мной командовать. И самое ужасное, что в этой ситуации я и сделать ничего не могла. Я была просителем. Я нарушила своё же правило и пришла к нему за помощью. Зависела от него. Я закрыла глаза, пытаясь отогнать накатившую волну горечи.

– Будешь есть? – спросил Денис.

Я молча покачала головой, не глядя на него. Последнее, чего я хотела, – это принимать от него какую-либо пищу. Это, казалось бы, очередной уступкой, признанием своей зависимости.

– И что, собралась голодать? – в его тоне послышалась знакомая насмешка.

– Просто не хочу, – сквозь зубы выдавила я, чувствуя, как нарастает раздражение. – Не надо пытаться заставлять меня.

И в ту же секунду мой желудок предательски заурчал, протестуя против добровольной голодовки. Я почувствовала, как по щекам разливается краска. Чёрт! Надеюсь, он не услышал.

Я упрямо уставилась в стену перед собой, делая вид, что ничего не произошло. Вскоре в купе постучала проводница, чтобы проверить билеты. И я услышала, как Денис коротко, без лишних слов, заказывает ужин. Не «чай», не «бутерброд», а полноценный ужин. И не на одного.

– На двоих, – чётко сказал он, и дверь захлопнулась.

Я так и не повернулась. Сидела, сжимая пальцы в кулаки, и слушала, как он раскладывает на столике принесённую еду. Запах горячего жаркого и свежего хлеба ударил в нос, от него закружилась голова и ещё громче засосало под ложечкой. Я пыталась думать о чём угодно, только не о еде – о Кате, о маме, о Матвее, – но мой организм отчаянно бунтовал.

В купе воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим стуком его ложки о тарелку. Я чувствовала его взгляд на себе, тяжёлый и оценивающий.

– Ещё не захотела? – снова спросил он. – Присоединяйся. Сил завтра много потребуется, а ты мне дохлая и отстающая не нужна. Тормозить будешь.

Это был не призыв, а ультиматум. И он сработал. Я ненавидела себя в этот момент, но медленно, будто на эшафот, развернулась к столу. Придвинулась ближе, отломила маленький кусочек хлеба и начала жевать его медленно, с показным безразличием, стараясь не выдать свой волчий голод.

Он наблюдал за мной через стол. – Что насчёт матери? – начал он, откладывая ложку. – Давно это с ней?

– Давно, – коротко ответила я, глядя в свою тарелку.

– И как? Что врачи говорят? – он не отступал, продолжая допрашивать, словно я была подозреваемой. – Обращалась в центры реабилитации?

Я отложила хлеб. Есть перед этим допросом стало невозможно. – Обширный ишемический инсульт. Половина тела парализована, речь почти не восстановилась. Ухаживаю, как могу. Делаю массаж, упражнения… Но шансов на полноценное восстановление нет. А на реабилитационные центры нужны деньги, Денис, – я нарочно сделала ударение на его имени, чтобы показать, что он лезет не в своё дело.

Я встретилась с ним взглядом и не опустила его. Мне не было стыдно. Я сделала всё, что было в моих силах. Если вдруг он хотел меня опять начать учить.

Но он ничего не сказал на это. Ни извинений, ни сожалений. Просто продолжил, будто не заметил укола. – И что даже льгот никаких? Должны же быть путёвки бесплатные. Какая-то реабилитация для инвалидов.

– Должны. Ты думаешь, я ими не воспользовалась? – я с горькой усмешкой покачала головой. – Бесплатно – очередь на год вперёд, да и толку от этой гонки по кругу… Платное… – Я замолчала, снова посмотрев в окно. Платное было не для нас. Он и так это понял, судя по разговору с сиделкой.

Он кивнул, переваривая информацию. Его пальцы бесшумно постукивали по столу. – Надо было сказать, – вдруг произнёс он тихо.

Я резко повернулась к нему, не веря своим ушам. В его глазах не было раскаяния, только та же самая, вечная уверенность в своей правоте. – Что? – выдохнула я. – Сказать? Тебе? Чтобы ты что? Прислал денег? Показал ещё раз, как я нищая и беспомощная, а ты всемогущий? Спасибо, не надо.

– Не для этого, – парировал он, не моргнув глазом. – У меня есть знакомые в хорошем неврологическом центре. Могли посмотреть, дать рекомендации. Не все вопросы решаются деньгами, иногда нужны просто правильные люди.

Его слова были настолько логичны, настолько прагматичны, что от этого стало ещё больнее. Он снова был прав. И я снова была неправа в своём упрямстве. И получается, стоило маме здоровья. В груди стало больно.

– Я справилась сама. И сделала для мамы всё, что могла, так что, пожалуйста, не надо продолжать этот разговор. Что есть, то есть.

Он лишь усмехнулся – коротко, беззвучно. – Вижу, как справлялась. До ручки себя довела.

Денис никогда не умел вовремя остановиться, вот и сейчас снова проигнорировал мою просьбу.

Я встала, отодвинув тарелку. Мне нужно было пространство, нужно было уйти от этого пронизывающего взгляда. – Думаю, мне пора отдохнуть, – произнесла я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Утро будет тяжёлым.