Я старалась быть невидимой, тенью, но чувствовала каждый его взгляд. Как прикосновение.

— Понимаешь, брат, — заплетающимся языком говорил Рома, развалившись на стуле, — жизнь… она такая штука… Работа дурацкая, жена… — он махнул рукой в мою сторону, не глядя, — зациклилась на своей фигуре, готовит одну траву… А ты вот… преуспеваешь…

Макс ничего не ответил. Он просто отпил из своего бокала, и его глаза вновь встретились с моими. В них не было ни осуждения, ни насмешки. Было что-то тяжелое и понимающее. Мне стало одновременно стыдно за мужа и… странно спокойно под этим взглядом.

— Ром, может, хватит? — тихо сказала я, в очередной раз подходя к столу. —Что? — он округлил налитые кровью глаза. — Я с братом общаюсь! Мы давно не виделись! Не учи меня! Иди на кухню!

Он грубо отмахнулся, его рука задела стоящий рядом стакан, и он едва не упал. Макс поймал его быстрым, точным движением. Его пальцы сжали стекло так же уверенно, как до этого сжимали мою руку.

— Роман, — сказал Макс, и в его бархатном голосе впервые прозвучала стальная нить. — Успокойся. Ты себя не контролируешь.

Но было уже поздно. Пенный вал алкоголя накрыл Рому с головой. Его голова качнулась, он что-то пробормотал про «контроль» и «всех тут», его веки слиплись. Через пару минут его храп уже оглушительно раскатывался по комнате. Он сидел, откинувшись на спинку стула, с открытым ртом и забрызганной коньяком майкой, мертвецки пьяный.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только этим храпом. Я стояла посреди комнаты, чувствуя себя абсолютно потерянной и униженной. Вот он, мой муж. Во всей красе.

Я вздохнула и сделала шаг к нему, чтобы попытаться как-то привести его в чувство или хотя бы уложить, но мягкий, но твердый голос Макса остановил меня.

— Юля, не трогай его. Пусть спит.

Я обернулась. Макс не смотрел на брата. Он смотрел на меня. Его выражение лица было серьезным, почти суровым.

— Он всегда был таким? — тихо спросил он. Вопрос повис в воздухе, тяжелый и прямой, как удар.

Я не знала, что ответить. Можно было отшутиться, сказать «бывает», списать все на редкую встречу. Но под его пронзительным взглядом вся ложь казалась ненужной и бесполезной.

Вместо ответа я просто беспомощно развела руками, и глаза мои наполнились предательской влагой. Я потупила взгляд, чтобы он не увидел слез.

Я услышала, как он отодвигает стул и встает. Его шаги были бесшумными по ковру. Он подошел ко мне не с той стороны, где храпел Рома, а слева, заслонив его от меня собой.

— Прости, что ты это видишь, — прошептала я, не поднимая головы. —Это мне должно быть за него стыдно, — так же тихо, но очень четко ответил Макс. — И мне жаль, что ты это терпишь.

Он взял меня за локоть — нежно, но уверенно — и мягко повел на кухню, прочь из этой комнаты, прочь от этого храпа и запаха дешевого коньяка, смешавшегося с ароматом его дорогих духов.

— Садись, — он усадил меня за кухонный стол, на том самом месте, где я обычно ела в одиночестве. — Я сейчас поставлю чайник.

И пока он, чужой мужчина в моем доме, разбирался с моим чайником, я сидела, смотрела на его широкую спину, на контуры скорпиона под манжетом рубашки, и слушала, как в соседней комнате храпит мой муж. Две реальности столкнулись лоб в лоб, и одна из них — та, что с Максом — казалась единственно правильной.

Он повернулся, облокотившись о столешницу, и скрестил руки на груди. —Юля, — сказал он. — Я приехал не только к брату. Мне нужно поговорить с тобой.

Чайник на плите громко зашумел, наполняя кухню белым паром. А в моей голове стояла оглушительная тишина, разорванная на части только что произнесенными словами. Они висели в воздухе, обжигающие, нереальные, как сон.

Я смотрела на него, на этого красавца с бархатным голосом и стальным взглядом, и не могла вымолвить ни звука. Мозг отказывался складывать слова в предложения. Стань моей. Люблю тебя.

— Ты… ты не мог этого сказать, — наконец выдохнула я, и голос мой прозвучал хрипло и чуждо. — Ты пьян. Это коньяк говорит.

Он покачал головой. Его выражение не было пьяным. Оно было сосредоточенным и абсолютно трезвым.

— Я выпил два бокала за три часа. Для меня это ничто. Я говорю абсолютно трезво. И я никогда не говорил этого раньше, потому что ты была женой моего брата. Но то, что я вижу здесь… — он резким движением головы указал в сторону зала, откуда доносился храп, — это не брак. Это тюрьма. Для тебя.

Он сделал шаг вперед, но не чтобы приблизиться, а чтобы быть услышанным шепотом.

— Я видел, как он с тобой обращается. Все эти годы. Видел его «шутки». Видел, как ты тускнеешь. И я не мог больше молчать. Сегодня, когда он позволил себе это при мне… я понял, что все.

Сердце колотилось так бешено, что я боялась, он услышит его. Страх, недоверие, какая-то дикая, запретная надежда — все смешалось в один клубок.

— Макс, это безумие. Ты его брат. Мы… мы семья. —Семьи нет, Юля. Есть ты и он. И он тебя уничтожает. Ты думаешь, я не вижу, какая ты на самом деле? Умная, сильная, красивая женщина, которая прячется за цифрами и готовкой, потому что ей внушили, что она ничего не стоит.

Он сказал это с такой убежденностью, что у меня перехватило дыхание. Никто. Никто и никогда не говорил со мной так.

— Ты ничего не знаешь обо мне… —Знаю всё, — он перебил меня, и в его глазах горел какой-то странный огонь. — Я все эти годы наблюдал. Слушал. Замечал. Я знаю, что ты любишь розы без упаковки. Знаю, что ты боишься грома. Знаю, что считаешь свои пальцы слишком пухлыми и прячешь кольца в шкатулку. Я знаю, как ты замираешь, когда над тобой смеются, и как потом плачешь в ванной. Я знаю о тебе больше, чем он за все десять лет.

От его слов стало физически больно. Такой тотальной, пронзительной правды я не слышала никогда. Он действительно видел. Видел меня. Не то, что я из себя изображала, а ту, что была глубоко внутри.

— Я не могу… — голос мой сорвался. — Это предательство. Он твой брат…

— Он мой брат, который издевается над женщиной, которую я люблю, — жестко парировал Макс. — Мой долг перед тобой и перед собой важнее долга перед ним. Уезжай со мной. Сейчас. Брось всё это. У меня есть квартира в городе, дела улажены. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Ты будешь жить. А не существовать.

Он протянул ко мне руку. Не для поцелуя. А чтобы взять мою. Чтобы увести за собой.

Я посмотрела на его ладонь. Над линией жизни притаился тот самый скорпион. Символ опасности, риска, безжалостности.

А потом мой взгляд ускользнул в зал, на спящее, оплывшее лицо Ромы. На пустую бутылку коньяка. На всю эту убогую, серую, предсказуемую жизнь.

И я поняла, что он прав. Это была тюрьма. И мне только что предложили побег.