Была одна беда у Сеньки. Он не прочь был выпить «горькой» и поддержать любую компанию, а еще имел прозвище «долбаный по голове». Оно, как-то само собой, закрепилось за ним, когда он в своей энергичной молодости работал бригадиром трактористов. Если у них что-то случалось: поломки там, не выполнение плана или еще какой казус, то Семен, всегда распекал их и частенько приговаривал при этом: «Долбаный по голове…» Вот, с легкой руки трактористов и появилось такое прозвище у него.

Сенька, в свое время, отслужил в армии, справил свадьбу и был женат уже лет тридцать с лишним. Жену звали Аней или Анютой. На деревне все ее знали, как добрую и отзывчивую женщину. Отличную мать и хозяйку, у которой все ладилось и спорилось в руках. Дети у нее всегда были чистенькие и накормленные, хорошо учились и помогали по хозяйству. Семен, то же был неплохим отцом, за исключением его «отзывчивого» нрава посидеть с компанией, хотя, в любом состоянии оставался спокойным и веселым.

– Ну, так что случилось-то? – снова спросила Зоя, ставя на прилавок две бутылки «Пшеничной» и внимательно глядя на седовласого мужичка.

– А, блин… – махнул рукой Семен и начал прятать в вещмешок стеклянную тару с водкой.

– Ну, давай, не томи, – продолжала напирать продавщица. – Ты, прям, нас всех тут заинтриговал. – указала Зойка наманикюренными пальцами на немногочисленный любопытствующий женский коллектив.

– Да, как бы тебе сказать? – начал Сенька и окинул взглядом всех присутствующих. – Ну, в общем, так… – уже немного успокоившись, проговорил он, и в его душе начал зарождаться красноречивый оратор. – Ты же знаешь, что я с Иваном, ну, Андреевым, от колхоза работаем в лесу, на пасеке?

Все женщины дружно закивали, как бы подтверждая Сенькины слова, в глазах которых начал зарождаться неподдельный интерес. Мужичок, видя, что его принялись внимательно слушать, чуть ли не раскрыв рты, приободрился и с выражением таинственной важности на лице, уверенным голосом продолжил:

– Так, вот… Значит, мы с Иваном, день работаем, второй, неделю, месяц… Медок потихоньку давим, во фляги собираем. Ну, чтобы потом, в колхоз отправить. Соты там, воск пчелиный… В общем, делаем свою работу не спеша, как положено, все честь по чести. Медовухи, себе там, немного поставили, ну, чтоб скучно не было… – и Семен снова глянул на женщин, хитрыми и слегка виноватыми глазами, как бы оправдываясь перед ними за свою небольшую провинность. – Так, вот, значит… Еда-то у нас заканчивается, а новых поступлений «продпайка» из колхоза еще не было. Ну, что делать? Я, на правах старшего пасечника, отправляю Ваньку в деревню, чтобы он привез нам еды. Работать дальше как-то же надо?

– Ну, да, он уже третьего дня, как тут «гуляет». – подтвердила слова Сеньки худощавая старушка Амфросива, быстро кивая головой, повязанной цветастым платком.

– Ну, вот и я, о том же, – продолжил свой рассказ Семен. – Значит, я день без еды, другой… А, что мне делать? Есть же хочется. Так вот, чтобы как-то голод утолить, я кружечкой зачерпну себе немного медовухи, да и выпью ее. Хорошо. Сразу на душе как-то веселее становится, да и есть не сильно хочется. Благо, еще папиросы остались. Так, я медовухи выпью кружечку-другую, закурю, и жизнь прямо замечательной становится.

Женщины уже обступили кругом Семена и внимательно слушали его, будто красноречивого оратора на площади, что ведает толпе о бытие мира. Правда, после этих слов, посмотрели на него с немигающим осуждением в глазах, но, в то же время, и с человеческим пониманием. Рассказчик это заметил, пропустил женские взгляды, как бы мимо ушей, и придав легкой таинственности в голосе, продолжил:

– Вот, значит, я день медовушку пью, другой, а на третий… – снова обвел всех таинственным взглядом Семен, а женщины, почувствовав долгожданную интригу, придвинулись к нему плотнее. Зойка, аж легла своей пышной грудью на прилавок, оперевшись на руки, согнутые в локтях, чтобы повнимательней все расслышать. – Значит, лежу я на кровати в избушке, покуриваю папироску себе помаленьку, думаю о дальнейшей жизни, и тут, неслышно открывается дверь… Честно скажу, что медовуху перед этим я не пил. Смотрю, а на пороге стоит монашка. Красивая, глаз не отвести и говорит мне, таким нежным, ласкающим голосом: «Семен, а ты что это лежишь? Пошли со мной погуляешь. День просто замечательный. Солнышко светит, птички поют…» Я еще подумал, а откуда здесь может взяться монашка, монастырей-то в округе нет? А сама так, и манит к себе изящной ручкой и, что интересно, в избу не заходит.

Стоящие вокруг Сеньки женщины, так и ахнули. Кто по-быстрому осенил себя крестом, кто прикрыл рот пальцами, а кто и ладонь положил на грудь. Мужичок посмотрел на них довольным взглядом и видя, какой эффект произвели его слова на доверчивых женщин, ощутил себя чуть ли не правителем человеческих судеб.

– А, у меня, как будто какой туман в голове. Вроде все понимаю, а ничего с собой поделать не могу. Встаю с кровати, значит, как под гипнозом каким, и иду к ней. Выхожу из избенки, а она, эта монашка, уже в овраге стоит и к себе, так, ручкой белой манит и улыбается. Я, как дурачок какой, к ней иду, а она плавно отдаляется от меня и все манит, манит. Я уже и в овраг спустился, все иду за ней. Зачем? Сам не знаю, а она все отдаляется и мило улыбается. Тут, прям, как что-то треснуло меня по голове. Я как очнулся как будто. Пригляделся повнимательней, ведь не зря же я в погранвойсках служил. Думаю, как же она не в воде стоит, а как-то над водой. Здесь же болото. Смотрю, а она как бы парит немного над землей, и подол рясы даже у нее не намок и не запачкан. Посмотрел под ноги, ба, а я по колено уже в болоте, кирзачей уже не видно и ногами грязь холодную чувствую. Вот тут, я и перепугался не на шутку. Меня аж затрясло всего, и ледяной пот