— Не за что, Латифа.

— Нет, есть, — она настаивает, и в её глазах вспыхивает огонь. — Для меня никто никогда не делал того, что делаете вы, Джафар-бей. Я не знаю, чем заслужила это. С моего появления в вашем доме у вас всё пошло кувырком.

Я не выдерживаю и делаю шаг к ней. Затем ещё один. Мы очень близко, и до меня долетает её аромат — медовый, цветочный. Он кружит голову.

Латифа не отступает. Просто смотрит на меня с опаской, в ожидании чего-то.

Я поднимаю руку и кладу ладонь ей на предплечье. Ткань её платья мягкая, а я ловлю себя на том, что хочу ощутить под пальцами тепло и нежность её кожи. Аллах, как я хочу почувствовать на губах вкус её тела. Я сжимаю её руку, чувствуя, как она вздрагивает, но не уходит. Латифа лишь чуть дрожит, и её взгляд до сих пор прикован к моему лицу.

— Джафар-бей, — её шепот едва слышен. — Что вы делаете?

— Прости, Латифа.

И я теряю остатки рассудка. Потянув её на себя, прижимаю всем телом к своей груди и целую.

Её губы оказываются мягкими, податливыми, они пахнут чаем с жасмином и вареньем из райских яблок. Этот вкус, эта пленительная нежность сводят меня с ума. В этот миг нет ни Заура, ни прошлого, ни будущего. Есть только она. Её тело, прижатое ко мне, её запах, её губы, которые сперва замерли в шоке, а потом начали отвечать.

Сначала робко, неуверенно. Потом смелее. Её руки поднимаются, обвивают мою шею, пальцы впиваются в волосы на моём затылке, притягивая меня ближе. Она отвечает мне с той же жарой, той же удивительной страстью.

Мы отрываемся друг от друга одновременно, тяжело дыша. Её глаза широко раскрыты, в них — шок, стыд и остатки того самого огня, что горел на её алых лепестках секунду назад.

— Что мы наделали? — выдыхает она, прикладывая дрожащие пальцы к своим распухшим губам. — Нам нельзя. Я… я жена вашего брата. Я жду от него ребёнка. Аллах, это харам! Что мы натворили?!

Её слова обрушиваются на меня, как ушат ледяной воды. Реальность возвращается — жестокая и неумолимая. Грех. Предательство. Я только что переступил все границы.

Я тяжело дышу, смотрю на её испуганное лицо и хмурюсь, пытаясь собрать в кулак свою волю.

— Прости меня, — мой голос звучит чуждо и надтреснуто. — Этого больше не повторится.

Я резко разворачиваюсь и выхожу из гостиной, не оглядываясь. Иду по холлу широкими шагами, сжимая кулаки с такой отчаянной силой, что слышу хруст. Мне нужно уехать. Сейчас же. Пока я не сделал чего-то непоправимого.

Я выхожу на улицу, сажусь в машину, завожу двигатель и набираю номер.

— Ты дома? — бросаю я в трубку, едва слышу на том конце провода Карину.

— Да.

— Я приеду.

— Конечно, милый. Жду.

Бросив мобильный на пассажирское сиденье, срываюсь с места. Мне нужно забыться. Заглушить этот огонь, это безумие, этот вкус её губ на своих. И самый простой, самый привычный способ сделать это — пойти туда, где меня ждут без лишних вопросов. Где всё просто. Где не нужно думать о грехе.

Но даже когда я мчусь по ночному городу, я знаю — это не поможет. Потому что её образ, её глаза и вкус её поцелуя уже выжжены во мне навсегда.

Глава 22

Дверь в её квартиру открывается, как только я выхожу из лифта. Карина стоит на пороге, как всегда, безупречная, соблазнительная, красивая. Шёлковый чёрный халат, идеальный макияж, томный взгляд. Она — готовая отдушина, простой и понятный выход для того адреналина и ярости, что клокочут во мне.

Я не говорю ни слова. Вхожу, захлопываю дверь и тут же прижимаю её к стене, находя её губы. Это не ласка, а нападение. В нём вся горечь от сегодняшнего разговора с братом, злость на себя за слабость к Латифе, отчаяние от этой невозможной ситуации. Я жду, что она оттолкнёт меня, скажет «успокойся» или «не так грубо».

Но она не отталкивает. Наоборот, её пальцы впиваются в мои плечи, и она отвечает мне с готовностью, расстёгивает пуговицы на рубашке, блуждает ладонями по телу. Её готовность принять всю мою жёсткость, не задавая вопросов, на секунду озадачивает меня. Почему?

— Ты голодный, да? — шепчет мне в губы. — Ничего не говори, я вижу, что голодный.

Снова целует меня, касаясь пальцами плотной ткани брюк, поглаживая, приглашая.

Мы перемещаемся в спальню. Одежда летит на пол, падаем вместе на кровать. Я сжимаю её грудь, прикусываю сосок, чувствуя, как она выгибается и кричит не от боли, а от возбуждения. Она хочет этого. Ей нравится эта грубая сила, этот животный напор.

— Джафар, — зовёт, кусает губы, когда я развожу её колени.

Я вхожу в неё резко, без прелюдий. Движения мои жёсткие, почти безжалостные. Я пытаюсь изгнать из себя этого демона, это наваждение по имени Латифа. Карина стонет подо мной, её ноги обвивают талию, а ногти царапают мою кожу.

— Да, вот так! Сильнее! Дааа… — крики Карины, её быстрый, яркий оргазм лишь подстёгивают меня, но не трогают.

Я закрываю глаза, погружаясь в ритм, ищу забвения. Но вместо темноты передо мной возникает другое лицо. Испуганные, огромные глаза, дрожащие губы, вкус янтарного варенья.

Латифа. Латифа. Латифа. Запретная моя…

Это как удар током. Я представляю, что это она подо мной. Что это её тело трепещет от моих прикосновений. Что это её тихие стоны я слышу. Эта мысль, греховная и пьянящая, доводит меня до края быстрее, чем любая физическая стимуляция.

Я кончаю с резким, сдавленным рыком, всё ещё зажмурившись, пытаясь удержать её образ. На мгновение забываю, где я и с кем. В порыве странной, несвойственной мне нежности я приподнимаю женщину подо мной, прижимаю к своей груди и целую в висок, шепча на ухо с хриплой лаской, что сама собой слетает с губ:

— Джиним… Шириним… Хорошая моя… (Дорогая моя, сладкая моя.)

Карина замирает, затем судорожно вздыхает, её тело напрягается.

— Ты… ты никогда так не называл меня, милый, — её голос звучит смущённо и удивлённо. — Никогда не говорил таких ласковых слов.

Её слова возвращают меня в реальность с жестокой резкостью. Я открываю глаза и смотрю на неё. На её распущенные волосы, искусанные пухлые губы, размазанную косметику, лицо, которое сейчас кажется мне чужим. Хмурюсь.

Я говорил не ей. Эти слова были для другой. Для той, чей призрак