— Фред, я ради тебя готова на многое, — радостно ответила ему Сара, млея от того, что муж наконец-то посмотрел на нее с любовью и восхищением, как она об этом давно мечтала. Нежным, почти материнским движением графиня прижала голову мужа к своей груди, и подумала, что этот день выдался самым счастливым в ее жизни.

Глава 8

Графиня Сара опасалась, что визит мужа по своему обыкновению будет кратким, и он покинет Гринхиллс, как только получит отчет управляющего о состоянии дел в поместье. Но прошел месяц, а Альфред Эшби даже не упоминал о своем скором отъезде, и изобретал все новые предлоги, чтобы подольше оставаться в Аббатстве. По утрам он слушал в своем кабинете отчеты управляющего, а также принимал арендаторов, которые приходили к нему с различными просьбами. В другие дни хозяин Гринхиллса устраивал у себя приемы гостей, и в свою очередь наносил им ответные визиты с женою.

Однажды граф Кэррингтон поинтересовался, почему компаньонка его жены не появляется в обществе, на что графиня Сара с глубоким вздохом ответила следующее:

— Гортензия, бедняжка, стесняется лишний раз привлекать к себе внимание людей после того несчастья, которое с нею случилось. Она с первых дней своего пребывания в поместье просила меня не вынуждать ее присутствовать рядом со мною, когда у нас гости.

«Что ж, со стороны Мейбелл это весьма разумное решение, учитывая, что за нею охотятся люди герцога Йоркского и барона Вайсдела», — подумал граф Кэррингтон. Но с его точки зрения плохо было также то, что Мейбелл упорно избегала и его тоже. А он так желал окончательно убедиться в том, что Гортензия Уиллоби это его потерянная возлюбленная и трогательная малышка Арабелла является его родной дочерью. Но чаще всего он случайно встречался с нею в коридоре, на лестнице или в холле, и тогда девушка после быстрого поклона быстро проскальзывала мимо него подобно призраку. Но Альфред Эшби не отчаивался; он все же имел возможность разговаривать с Мейбелл по вечерам, в которые она непременно составляла компанию его жене, и ему оставалось только дождаться удобного случая поговорить с Мейбелл наедине без помех.

Этот случай представился, когда графиня Сара отправилась навестить заболевшую жену священника Марию Вуд. Мейбелл по поручению графини прогуливалась с ее сыновьями по окрестностям Гринхиллса, где ее заприметил граф Кэррингтон, возвращавшийся домой верхом на коне из Гластонбери. Он спрыгнул с коня, привязал его к старому дубу, и направился к Мейбелл, наблюдавшей за тем как Эд и Луи с веселым смехом катаются по стогу сена.

При виде приближающегося графа Кэррингтона Мейбелл в растерянности закусила губу, затем, опомнившись, она быстро позвала мальчиков домой. Пусть ей не удастся совсем избежать нежеланного разговора с хозяином Гринхиллса, но сократить его длительность было вполне в возможно.

Эд и Луи вняли ее призыву, — по дороге домой можно было увидеть столько интересного! Особенно их занимал вопрос — попался ли в силки, которые они расставили в полдень, кролик.

Через несколько минут Альфред Эшби нагнал по дороге Мейбелл, и она волей-неволей должна была опереться на его предложенную руку. Когда девушка ощутила твердость пальцев своего спутника, ее охватила невольная радость. Все-таки судьба очень милостива к ней, если она вопреки ее же стараниям дарит ей свидание с тем, кого она любила больше всех на свете.

Граф Кэррингтон заметив ее улыбку, улыбнулся сам и с нежностью сказал:

— Очевидно я все же не противен вам, Гортензия, если вы сейчас улыбаетесь мне. В последнее время вы так упорно избегали меня, что я почти уверился в вашей неприязни ко мне.

— Вы ошибаетесь, милорд. Дело в том, что бедной компаньонке не следует много видеться с мужем своей госпожи, — мягко ответила Мейбелл.

— Молодая леди, вы являетесь бедной компаньонкой в такой же мере, в какой Йоркшир может называться Мидлендзем, — жестко проговорил граф Кэррингтон, сильно стиснув руку Мейбелл на тот случай, если она начнет от него вырываться. Но бог свидетель, больше он не допустит, чтобы Мейбелл укрывалась от него под чужим именем, и заставит ее говорить правду.

— Я не понимаю вас, ваше сиятельство, — растерялась Мейбелл.

— А я не понимаю, как дочь пастора из йоркширских пустошей может говорить об густых лесах Мидлендза как о местах, где она прожила всю свою жизнь, — невозмутимо отозвался Альфред Эшби. — Но все эти неувязки легко объясняются, если предположить, что компаньонка моей жены не дочь бедного йоркширского священника, а высокородная леди Мейбелл Уинтворт из Срединной Земли.

Мейбелл молчала, не зная, что на это сказать. Дальнейшие отпирательства были бесполезны, оставалось только признаться во всем. Поняв молчание Мейбелл как знак согласия, Альфред Эшби дрогнувшим голосом сказал ей:

— О, Мейбелл, какой мучительной для меня оказалась твоя холодность! Я ведь помню, как ты была готова все поставить на кон, лишь бы быть рядом со мною. Что случилось, почему ты сделалась чужой для меня?

— Фред, вы можете меня презирать и даже ненавидеть за мою жалкую ложь, но мне кажется, вы не должны относиться ко мне иначе как к компаньонке своей жены, — жалобно проговорила Мейбелл. — Поймите, правда ничего не сможет изменить в наших отношениях. Мы не должны предаваться своим чувствам и тем самым совершать предательство по отношению к графине Саре. Видит бог, она не заслуживает того, чтобы мы обманывали ее под крышей ее собственного дома.

При упоминании имени жены лицо графа Кэррингтона омрачилось, и он хмуро сказал:

— Мейбелл, я долго думал над той затруднительной ситуацией, в которую мы все трое попали, и я принял твердое решение просить Сару о разводе. Ты права, до того времени пока я буду связан с нею супружескими узами, мы не имеем права предаваться нашей любви.

— Но графиня не переживет развода с вами, она слишком сильно вас любит! — охнула Мейбелл. — И потом, Фред, вы же говорили, что никогда не разведетесь с вашей женой.

— Обстоятельства сильно изменились, — ответил ей граф Кэррингтон, и нахмурился еще больше. — Знаешь, Мейбелл, я втянут в опасный антиправительственный заговор и сегодня моя жена, как самый близкий мне человек, тоже подвергается большому риску оказаться вне закона. Пока чудовищный взрыв государственного потрясения предотвращает уравновешенное правление Карла Второго. Но говорят, наш король совсем плох, и его смерть не