— О, нет, конечно же! Большое спасибо!

И я расплылась в улыбке. Ну вот, нормальный же дядька. А я-то уже себе напридумывала черт-те чего.

Все мои тревожные мысли тут же испарились. Вместе с секретаршей Таней я благополучно уехала с молокозавода на комфортабельной заводской «Волге».

* * *

Лента билетов в киношном абонементе истаяла, как кубик рафинада в горячем чае. Последний сеанс сентября случился в дождливый, промозглый вечер. Мы шли в обнимку под двумя зонтиками. Алексей приподнимал меня под мышки и переносил через огромные лужи, которые как-то умудрялся разглядеть на темном асфальте в сентябрьской ночи. Я все-таки промочила ноги.

— Кирюша, ну что же ты сапоги-то не купила, — сокрушался Леха. — Утром-то как? В мокрой обуви пойдешь?

Я все собиралась купить себе резиновые сапоги, поняла уже, что без них в этом чудесном городе убитого асфальта не обойтись, и все равно дотянула до последнего. Вот уже сентябрь закончился, а я так и не дошла до магазина.

— Завтра же купи, — потребовал Алексей.

— Я воль, май хер! — ответила я, подобострастно заглядывая ему в лицо снизу вверх.

Мы рассмеялись, и тут он легонько приподнял меня, прижал к груди и поцеловал, долго и нежно. У меня закружилась голова.

— Не будешь больше кусаться? — спросил он шепотом, оторвавшись от моих губ.

Я только помотала головой, и он снова припал к моему рту и целовал так, что время перестало существовать. Мне казалось, этот поцелуй никогда не закончится, мне этого хотелось. Ой, мамочки…

Не знаю, сколько прошло времени.

Когда я нажала кнопку звонка на входе в общежитие, вахтерша, отпирая дверь, ворчала, что «совсем обнаглели девки, раньше хоть к часу возвращались, а нынче ни в какие ворота».

В письмах родителям я писала о чем угодно — о погоде, о том, во что одеваюсь, о причудах местной природы и осеннего города, о работе и встречах с разными людьми. Обо всем, кроме того, что у меня появился парень. Почему-то я не могла, не хотела об этом писать. И сама себе не могла объяснить, почему мне так важно оставить это пока что в тайне.

Октябрь 1976 года

Собрания комсомольского актива радиозавода стали особенно напряженными и какими-то нервными. Я сначала не поняла, почему так, а потом стало ясно, что все напрягаются из-за грядущего празднования очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, седьмого ноября. В Камень Верхнем в этот день, кроме традиционной демонстрации трудящихся, в последние годы стали проводить праздничные концерты в местном Доме культуры. Все самодеятельные коллективы готовили свои выступления, а в этом году к артистам из ДК решили добавить народные таланты из рабочих, по одному номеру от каждого крупного предприятия. Стало быть, радиозавод «Маяк» просто обязан показать что-нибудь в сборном концерте. Руководство озадачило этим комсомольский комитет. Кого же еще?

В кабинете стояло глухое гудение. Несмотря на приоткрытые фрамуги, было душно. Большинство активистов сидели, опустив головы, как школьники на уроке, боялись поднять глаза, чтобы строгая училка — председатель завкома Виталий Алфеев — не вызвал к доске.

— Какие идеи на седьмое ноября? — привычно спросил он и обвел взглядом всех, кто сидел в кабинете. Активисты старательно делали вид, что изучают почеркушки в своих блокнотах. — Товарищи, отмолчаться не получится, спрошу всех, — ласково пригрозил Виталий и многообещающе улыбнулся.

— Ну, какие могут быть идеи? Все по плану — организуем шествие, приведем в порядок транспаранты, флаги и прочий реквизит, назначим ответственных, — подал голос Василий, ответственный за массовые мероприятия. — Что тут может быть нового?

Остальные тихо выдохнули.

— В принципе, да, все по плану, — согласился Алфеев. — Только от нас в этом году требуется еще номер художественной самодеятельности в городской праздничный концерт. Надо что-то изобразить. И желательно что-нибудь приличное. — Он демонстративно поднял руку с карандашом. — Веселей, ребята, давайте, накидывайте варианты, а я запишу.

В кабинете повисла гробовая тишина.

Мне не хотелось сидеть тут до полуночи, дожидаясь, пока «соратники» раскачаются и что-нибудь придумают. Еще с интернатских времен я знала, что есть простые и безотказные приемы, которыми легко решаются подобные задачи.

— Надо подготовить песню, — храбро чирикнула я. И все тут же уставились на меня. — У нас же есть заводской вокально-инструментальный ансамбль, пусть подготовят одну патриотическую песню, и все. Только пусть хорошо отрепетируют.

— Вариант номер раз, — невозмутимо произнес Виталий и записал в блокнот. — Какие еще будут предложения?

Ответом была все та же тишина, только менее тоскливая.

— Ну что ж, значит, так и запишем в протокол, — продолжил председатель. — А какую песню-то? Конкретней? Революционные у нас хор ветеранов поет, патриотические и всякие гражданские — хор милиции. А нам что остается?

— В этом году весь Советский Союз переживал за чилийских коммунистов. Корвалана вот обменяли на Буковского, а весной целый Фидель Кастро приезжал, — заговорила я. — Чего тут думать? Берем песни чилийских коммунистов, «Венсеремос» или гимн «Народного единства». Или песню про Че Гевару. Можно, в принципе, даже «Белла, чао» спеть.

Народ оживился, заерзали, зашушукались.

— Ага, «обменяли хулигана на Луиса Корвалана»… — тут же брякнул кто-то.

— А что? Идея. Даешь Че!

— Да ну, «Белла, чао» несерьезно как-то.

— Че это несерьезно-то? Песня итальянских партизан же, че…

— А гимн «Народного единства» — это что?

— Это «Эль пуэбло унидо», — пояснила я.

— Не, «Венсеремос» уже хлебозавод забил, — вмешался Алфеев, — правда они ее на весну готовят, там же конкурс песен протеста будет.

— А в чем проблема? Можно ведь эту же песню потом и на конкурс спеть. Разве нет? — спросила я.

— Ну да, вообще-то, — согласился председатель. — Сейчас отрепетируем, обкатаем на концерте, а к весне подрихтуем. Нормально получится. Только времени у нас в обрез.

— У меня есть и ноты, и текст, — добавила я. — Я готова помочь.

— Отлично! Ну тогда на сегодня все, — радостно подытожил председатель завкома.

Активисты вскочили с мест и уже через пару минут в кабинете никого не осталось.

— Ну ты, мать, забила гвоздь! Ты понимаешь, что тебе самой придется это делать? — спросил Виталий, когда мы спускались по лестнице.

— Конечно понимаю. Кто бы сомневался?

— Ну, со своей стороны, я нашим пацанам из ансамбля хвосты-то накручу, чтобы