Казалось, будто я наказывал себя, позволяя им стоять там, на полке. Будто мое тело знало: нужно повернуться так, чтобы, проснувшись, я был обращен к ним лицом. Чтобы их яркие корешки светили на меня, напоминая мне, что я потратил на них деньги. И что какой-то дерьмовый писателишка транжирит полученные с них отчисления, часть которых оплатил я, на пиво и женщин, пока я читаю его книги, рисую диаграммы и пытаюсь выяснить, как с их помощью найти себе подходящую девчонку и раскрыть тайны вселенной.

Я решил, что пока наказываю себя, могу с таким же успехом сесть в кровати, чтобы мне было видно все корешки, и почувствовать себя по-настоящему хреново. Также там были книги по восточным религиям, в основном рассказывавшие о том, как держать свой большой палец рядом с указательным, обвивая ногой себе шею и напевая при этом какие-нибудь идиотские заклинания. Даже одна из тех модных современных книг, которые пытались внушить мне, что я просто считаю себя дураком, но на самом деле им не являюсь. Дураки – все остальные, а я – довольно смышленый парень. Эта книжка нравилась мне больше, пока я не осознал, что любой, кто купил эту книжонку, был довольно смышленым парнем. Тогда у меня будто земля ушла из-под ног.

На той полке разве что не было книги про то, как читать будущее по куриным потрохам, и я непременно заполучил бы ее, если б такая продавалась.

Я не мог понять, почему меня так прет от всей этой тематики. Я не был несчастным, но идея, что все вокруг носит случайный характер, меня не устраивала, казалась мне неправильной. И мне не нравилась теория Большого Взрыва. Она вызывала у меня некоторое разочарование, поскольку напоминала неудачный лабораторный эксперимент, в результате которого образовалось что-то непонятное. Я хотел, чтобы все делалось с определенной целью, чтобы была какая-то управляющая сила, обладающая чувством порядка. Кто-то или что-то, у кого хранятся все файлы и записи.

Я решил, что просто еще не нашел нужную книгу.

Встав с кровати, я достал из стенного шкафа мешок для мусора и смел в него со своей полки всех этих маленьких чувачков. Спустился в прачечную, бросил их в мусорку и пошел на кухню.

Мама была там и крутила в блендере ту хрень, которую называла завтраком. Запах напоминал мне мокрую собачью шерсть и заплесневелые газеты.

– Хочешь яичницу с беконом? – спросила она и улыбнулась.

На маме был теннисный костюм, длинные светлые волосы убраны назад и перехвачены резинкой. Уверен, какой-нибудь доморощенный психиатр скажет, что у меня Эдипов комплекс, но мне плевать. Моя мама чертовски хорошо выглядит.

Она принялась наливать вонючее месиво из блендера в стакан.

– Я это не буду, – сказал я. – И на твоем месте я проверил бы, не сдохла ли в этом блендере ночью крыса.

Она поморщилась.

– Пахнет не очень, да?

– Ага. А как на вкус?

– Как дерьмо.

Я достал из холодильника несколько коричных булочек.

– Давай перекусим ими.

Она похлопала себя по плоскому животу.

– Не. Мне нужно следить за фигурой. Иначе я умру, когда буду играть в теннис. А умирать на корте неприлично.

– Ты не прибавишь ни грамма, даже если наденешь галоши.

– За это ты можешь съесть две костеукрепляющие, питательные коричные булочки. И хотя обычно я не стала бы есть эту дрянь, загрязнять свой организм этими вредными химикатами и сахаром, в данном случае, зная, как ты не любишь есть в одиночестве, я сделаю исключение.

– При условии, если ты когда-нибудь закончишь свою речь.

– Именно.

Она села и съела четыре булочки и выпила три чашки кофе. Закончив, чмокнула губами.

– Боже, я ненавидела каждую ужасную минуту. Каждый кусочек был агонией, кислотой на моих губах. На какие жертвы идут матери ради своих детей.

Спустился папа. На нем был старый коричневый халат, который мама терпеть не могла. Однажды она попыталась его выбросить, но папа нашел его в мусорке, сунул под мышку и, крадучись, утащил к себе наверх. Мама смеялась над ним, а он обиженно смотрел на нее.

А еще она отдавала халат в комиссионку, думая, что те пустят его на тряпки, но они постирали его и повесили продавать. А папа, разглядывая подержанные книги, увидел его, купил и пришел домой разъяренный. Сказал маме, чтобы она больше никогда не говорила, что его халат развалился при стирке.

Халат действительно имел ужасный вид, был рваным и изношенным. У папы в комоде было как минимум три нормальных халата, но, насколько я знаю, он даже никогда не примерял их. В этом старом коричневом халате, домашних сандалиях и с лысеющей макушкой он всегда напоминал мне Брата Тука.

Сонно пошатываясь, он подошел к кухонной стойке и резко проснулся, когда до него донесся запах содержимого блендера.

– Черт возьми, женщина, – сказал он. – В этом блендере что-то сдохло.

– Именно это я и сказал, папа.

– Очень смешно, – отозвалась мама. – Просто вы, ребята, унюхали этот старый халат.

– Ах, этот мелодичный голос прекрасной служанки, – сказал папа. – Приготовь-ка мне ветчину с яйцами.

– Вуаля, – произнесла мама. – Сам ты ветчина с яйцами. Больше ничего не хочешь?

– Ничего не приходит в голову, – ответил папа.

Он взял миску, ложку, молоко и кукурузные хлопья, разложил все это на столе и пододвинул стул.

– А что случилось с ветчиной и яйцами, ваше величество? – спросила мама.

– Лень готовить самому.

– Не жди от меня сочувствия, лапуля.

– Как скажешь, – произнес папа и, ухмыляясь, посмотрел на меня. – А ты не рановато встал?

– Пятница же, – сказал я.

– Ах да. В школу не надо, и вечером большое событие. Поездка с ребятами в «Орбиту». Вам нужно уже с девочками ездить, сынок. С ними гораздо веселее.

– Я буду ездить с девочками, – сказал я. – Просто «Орбита» – это нечто особенное… туда лучше ездить с парнями.

– Мне всегда нравились автокинотеатры с девочками. – Он посмотрел на маму. – Чисто пуританское приключение.

– Я тебя не таким помню, – сказала мама. – А ты не опоздаешь сегодня, мистер Большая Шишка?

– Компания принадлежит мне, дорогуша. Так что могу делать, что хочу. По крайней мере, за пределами этого дома.

– Ха, – произнесла мама. Она встала и направилась к шкафу. Папа шлепнул ее по заднице. Мама резко развернулась.

– Гарольд… ты не мог бы сделать это снова?

Я рассмеялся. Папа встал, схватил ее, наклонил назад, как делают в тех старых фильмах.

– Женщина, голубка моя. Ты – любовь всей моей