class="p1">Пес повернулся и замер, как будто его и правда звали Собакой. Что я знал о золотистых ретриверах? Едят много… Этот был худой и грязный. Ошейник имел кожаный, из дорогих. На него я прицепил веревку на тот случай, если пес снова решит вплавь догнать «ковчег» или покончить жизнь самоубийством. Немного погодя мы направились в сторону морского вокзала.
Под крышей можно было спрятаться от раскаленного мурманского солнца. Чем кормить этих двоих? Зарубить что ли человека? Даже в шутку подумать об этом страшно. Но я знал: многие думали. И на собаку смотрели со странным выражением в глазах. Я же решил ее не отдавать ни за что, даже за воду. Она теперь моя, также как и девочка. Если все равно погибать, так всем троим и без угрызений совести.
Людей здесь осталось не очень много. И все какие-то побитые что ли. Бесперспективные — как бы выразился мой бывший начальник. Таких не берут в бизнесмены. Попадались и решительные лица, с почти благородным взглядом. Но все немолодые…
— Вот и все! Последний, — с облегчением вздохнул комендант.
Увидев его, я удивился. Мне казалось, что он уплыл вместе с «избранными». Одна рука у него была перебинтована, а в другой он держал бутылку с мутноватой жидкостью.
— Это спирт. Хотите?
— Нет, — быстро ответил я. — Корабль мог вместить больше.
— Конечно, мог. Но ведь это лишние рты. Все по пропускам. У вас разве не было? Я же видел вас в очереди. Без пропуска нечего и соваться.
— Был.
— Третий?
— Везде.
Комендант нахмурился.
— Что же вы здесь делаете?
— Да вот, решил остаться.
— А девочка?
— И девочка решила. И собака… А вы?
— А зачем? Там ведь ничего нет…
— В смысле?
— Сказки это все. Нет земли обетованной, — расхохотался комендант. — И мы оба это прекрасно знаем.
— Ни фига я не знаю. О чем вы?
— Там ничего нет, — повторил комендант. — Кроме шторма и цунами.
— Почему вы никому не сказали?
— А зачем?
— Нет, послушайте, почему вы не сказали?
— Спокойно. Им же нужно во что-то верить перед смертью. Они погибнут, но зато с чувством выполненного долга.
— Да вы просто псих!
— Напрасно ты так… Они же сделали всё, что смогли, чтобы спасти себя. Разве это не прекрасно — себя спасти?
За последнее время я видел много сдвинутых и к этому практически привык. Но все же мне было неприятней, чем обычно.
— Откуда вы это знаете? Откуда вы знаете, что там ничего нет? Если вы здесь, а они там. Вы не можете этого знать.
— Догадался.
— Это не довод.
— Мы кое-что проверили с ребятами из центра изучения природных катаклизмов. Там больше ничего нет. Подрейфуют немного, затем повернут, а горючего нет… Его и так немного. А в море сейчас опаснее, чем на суше. Плыть некуда…
— И как давно вы это знаете?
— Пару дней.
— Вы… Как вы могли? Я же чуть… Вы ненормальный… — я даже начал задыхаться. То ли от осознания вины перед теми, кто уплыл, то ли от облегчения, что на последний «ковчег» девочка не попала. — Там же люди…
— Кого вы называете людьми? Этих на корабле? — усмехнулся комендант. — Где ваш пропуск?
— Неважно.
— У людей, наверное… Собака ваша?
— Да идите вы…
— Собака ваша?
— Нет.
— Хотите вернуть хозяев?
— Нет, — честно ответил я.
— Пусть плывут с пропуском «везде». Гарантирован пропуск только на тот свет.
В жизни никогда не видел, чтобы северное сияние было среди лета. Я вообще его никогда не видел. А по календарю — конец декабря. Девочка-зайка спала у меня на руках, а у ног лежала наша собака.
Дьяк бродил по бетонной набережной, опустив голову и перебирая пальцами. Думаю, он молился. Остался-таки. Вот и правильно.
Через два дня пришли пожары. Сгорел Североморск и Апатиты. Огонь подступил к Мурманску и… свернул. А еще через пять дней пошли дожди. Чистые и восхитительно мокрые. И тогда я спросил у девочки, как ее зовут.
-*-