Она опустила окно, и ее волосы теперь парили в воздухе. Давид выключил климат-контроль и прибавил звук. В затылок и в уши задул теплый ветер. Легкая улыбка заиграла на губах девушки, и Давид не мог не улыбнуться в ответ.

– А что это за огромные стеклянные дома? – спросила Эва, перекрикивая шум ветра и музыку. – Оранжереи?

– Да, оранжереи.

– Но они простираются так далеко… Зачем они?

Давид убавил звук.

– Наша модель развития сельского хозяйства основана на тщательном изучении потребностей каждого растения: подбор нужных удобрений и подкормки, азота, ультрафиолетовых лучей и так далее.

– Их высаживают в открытый грунт или в горшки?

Давид покачал головой:

– Земля давно уже непригодна – она истощилась и набрала в себя всякой гадости. С ней нельзя работать. Все недра, все горизонты грунтовых вод, все побережья и моря тоже заражены. Нам больше нельзя возделывать открытую почву, и мы оставили ее в покое, чтобы не загрязнять.

Эва слушала, не отрывая глаз от бесконечных стеклянных полей, которые сверкали на солнце, как заледеневшее море.

Примерно через час они подъехали к воротам города по улице, идущей вдоль зоопарка.

– Бедняги! – воскликнула Эва, увидев слонов, разгуливающих по другую сторону решетки.

– Им жаловаться не на что. За ними ухаживают, у них есть все, что нужно.

Доехав до центра города, Давид припарковал машину возле дома-башни. Они вышли и отправились прогуляться под небоскребами. Эва смотрела на огромные здания как зачарованная.

Давид чувствовал гордость и страх. Гордость – потому что он живет в таком современном, ухоженном и организованном городе, а страх – потому что все это далеко от ценностей, близких Эве. Он шел, время от времени поглядывая на нее.

– Это удивительно. Я, наверное, чего-то не понимаю, – тихо сказала она.

– Чего вы не понимаете?

– Здесь столько огромных домов, в них могли бы жить миллионы людей, а на улицах никого не видно, даже пенсионеров.

Давид воспользовался случаем:

– Большинство людей не работают, они предпочитают оставаться дома. Смотрят фильмы, играют в компьютерные игры, бродят по метавселенной…

– Они безработные?

– Не в этом дело – им нет нужды зарабатывать на жизнь. Большинство рабочих мест занимает искусственный интеллект. А люди получают базовый доход. Здесь жизнь легка…

– Странно…

– Все живут беззаботно, без стрессов. Все необходимое заказывают в магазинах прямо из дома, и им все доставляют.

– А вы сами – вы тоже не работаете?

– Работаю. Но сейчас у меня сложилась напряженная ситуация с моим менеджером, и я решил пока сбежать.

Чуть дальше Эва в экстазе замерла перед золочеными плитками с изящной гравировкой, рассеянными по тротуару. Она не знала, что это канализационные люки.

Давид понимающе кивнул:

– Мы хотим, чтобы людям было хорошо, а потому придаем большое значение красоте, до малейших деталей.

Они подошли к главному входу в больницу; у пропускного пункта Давид сделал знак охраннику, веселому здоровяку с землистым лицом и тяжелыми, как у гориллы, надбровными дугами.

– У мадам нет электронного чипа, зато есть бумажное удостоверение личности и семейная книжка[7].

Охранник нахмурился.

Эва порылась в сумке, достала документы и протянула охраннику. Парень вытаращил глаза.

– И что мне со всем этим сделать? – спросил он.

– Может быть, прочесть? – посоветовала она.

К счастью, парень не заметил иронии в ее словах и продолжал тупо ее разглядывать.

– Она в статусе Изгоя, поэтому документы бумажные.

– Но… лично я ничего сделать не могу. У меня недостаточно полномочий.

– Да, но процедура та же: вы проверите у нее документы и пропустите ее.

– Но я никогда так не делал. Я не имею права.

– Но… нас ожидают в отделе обслуживания пациентов, в кабинете сто двадцать шесть. Я запросил встречу, и они потребовали, чтобы мадам явилась с документами! Позвоните им и удостоверьтесь сами.

– Они не отвечают за безопасность. За это отвечаем мы.

– Ладно, – вступила Эва. – Вон тот ваш аппарат – что он делает?

– Сообщает информацию, записанную на чипе.

– Прекрасно. А у меня та же информация записана на бумаге. Это совершенно одно и то же. Ее просто надо прочесть.

Парень затряс головой:

– Лично я никогда этого не делал.

– Хорошо. В таком случае позвоните ответственному, – предложил Давид.

Парень с недовольным видом исчез в своей будке, и они увидели, как он берет трубку и что-то говорит.

– Я, конечно, могла бы научить его читать, – сказала Эва, – но на это нужно время.

Давид фыркнул со смеху, но тут здоровяк вернулся, и на его лице читалась решимость.

– Мой шеф не знает прецедентов, а потому не дает вам разрешения войти. А теперь уезжайте: вы перегородили проезд.

Они вышли из небоскреба, и Давид позвонил в больницу, запросил сто двадцать шестой кабинет и объяснил ситуацию девушке в трубке. Однако девушка покорилась решению службы безопасности. Давид вспылил и раздраженно дал отбой.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Все это совершенно непонятно…

– Ничего страшного.

– Но получилось, что я зря заставил вас приехать.

– Наоборот. Я посмотрела город и познакомилась с интересными людьми.

Давид пропустил сарказм мимо ушей. И вдруг резко остановился:

– Кажется, я знаю, что делать. Но мне надо будет вас оставить минут на десять-пятнадцать. Вы не против?

– Я пока пройдусь по больничному скверу. Если вы меня не обнаружите, значит я вернулась пофилософствовать с господином блюстителем порядка.

– Я постараюсь как можно скорее.

И он снова вошел в башню. Страж безопасности посмотрел на него косо, просканировал его запястье и пропустил.

Давид пересек холл, поднялся на лифте, почти пробежал по длинному, пропахшему лекарствами коридору, вошел в приемную отделения реанимации, быстро натянул стерильный защитный костюм и проник в палату. В этой чересчур натопленной палате с белоснежными стенами лежала Эмили, безнадежно неподвижная, несмотря на ритмичные движения груди, которые производила гигантская слоноподобная машина, засунув свой хобот ей в трахею и насильно, рассчитанными порциями, вдыхая в нее холодный воздух.

Это зрелище остановило Давида – собственная спешка показалась ему неуместной. Он устыдился: зачем было так грубо врываться в палату? Поэтому он решил задержаться и попытался заговорить с кузиной. Может, она его и услышала в том царстве призраков, где находилась, где, несомненно, блуждало ее сознание, дожидаясь, когда же очнется это тело, откуда его прогнали.

Интубированная, исколотая иглами всех размеров, Эмили, казалось, утратила всякую связь с самой собой.

Давид сообщил ей о смерти социолога, с которым она работала в университете, но в ответ услышал только равномерное «бип-бип» одной из машин, что поддерживали в ней жизнь.

– Надеюсь, ты меня простишь.

Давид обогнул кровать и выдвинул ящик тумбочки. Ожерелье лежало на месте: тонкая цепочка