– Истинную сущность? – нарочито деловитым голосом уточнил я, испытывая истинное удовольствие от того, как раскрывается прогнившая душа под взглядом Божьим.

– Я не знаю, как это описать, но Грише становится плохо в церкви. Он старается не выказывать этого, но я вижу, как он начинает часто дышать, косится на дверь, будто желает как можно поскорее сбежать на свежий воздух, чтобы впустить жизнь в легкие и тело.

– Каждый человек реагирует по-разному не только на обстановку, но и на запахи – ладан, жженые свечи, людской пот, которые пропитали сцены церкви. Ты ставишь ему диагноз, не разобравшись в причине. Гриша – ребенок, и он не до конца может понимать, где находится и как себя нужно вести.

– С другими детьми не было такого. Андрей…

– Ах, вот мы и добрались до главного виновника торжества. Старший сын, надежда рода, гордость отца. Не он ли, скажи на милость, напел тебе о том, что нужно избавиться от Гриши и сослать брата прочь? Так убьете двух зайцев – прекратит мозолить глаза дитя, и будут поступать деньги, которых хватит на то, чтобы обустроить дом и завести скот.

Ефим молчал. Мы оба знали, что мои слова были правдой, и отрицать их не имело никакого смысла. Времени больше не оставалось. Чем раньше мы с Гришей отправимся в путь, тем быстрее смогу указать ему на истинные цели пребывания в Пустошнском пансионате. Встав со стула, я положил старческую ладонь на плечо Азарова и сжал, надеясь, что тот понял, как я остался недоволен нашим разговором. Мужчина был готов избавиться от шестилетнего ребенка, лишь бы остаться благодетелем в глазах поселенцев, но так и не понял, что внутри него с каждым действием, словом разрастается портал в ад, где уже поджидает Сатана.

Тень на стене чуть дрогнула и подмигнула. Я улыбнулся ей в ответ краем губ и едва заметным движением головы указал на Ефима, тело которого трясло то ли от злости, то ли от стыда. Но страх от моих слов окутал мужчину, словно морфий.

– Молись, Ефим, это единственное, что осталось, покуда душа не успеет сгнить в собственных пороках и грехах. Поставь свечу за здравие Гриши и надейся, что возмездие никогда тебя не найдет.

Я вышел из каморки и подозвал к себе мальчика, который доедал последние крошки засахаренной булки. Его глаза расширились, когда я достал из-за угла деревянную клюку и крепко сжал в ладони. Сделай я это сразу, Гриша сбежал бы, не успев переступить порог церкви. Но Азарову некуда было деваться – теперь он полностью был в моей власти.

Глава 14

Григорий Азаров

Место, которое станет тебе

домом и временным пристанищем

Пустошнский пансионат был основан в 1879 году. Всего в обители было собрано более двухсот частиц угодников Божиих, многие из которых были весьма известны и почитаемы, что говорило о высоком статусе этого места, где каждая заблудшая душа смогла бы найти покой и умиротворение, на несколько часов духовно воссоединяясь с Господом.

Расположен пансионат был на высоком берегу реки Рессеты, где открывался захватывающий вид на речную долину. Вход в него располагался в колокольне, пройдя под которой можно было увидеть фотографии, показывающие этапы восстановления обители.

История пансионата мне была известна не понаслышке – отец знал сказ каждой священной мощи и храма и заставлял всех детей изучать историю и отчитываться перед ним, до того как мы ложились спать. Кому-то он мог задавать легкие вопросы, относящиеся к году построения церквей, а кого-то, как меня, например, любил поставить произнесенными словами в тупик, прекрасно зная, что в шесть лет детский мозг не может до конца запомнить сложные названия. Родитель наслаждался беспомощностью, когда я, опустив взгляд в пол и сжав дрожащими руками подол истрепанной рубашки, пытался вспомнить хоть что-то, что может удовлетворить отца, или хотя бы попробовать пересказать своими речами. Но все было тщетно. Родитель спустя пару минут цокал языком, раздраженно закатывал глаза и вышвыривал из комнаты, заставляя весь вечер простоять голыми коленями на горохе, рассыпанном в углу. Я пытался плакать тихо, чтобы никто не слышал; не двигался, чтобы не выказывать свою слабость. Но всех домочадцев, судя по всему, подобное положение вещей вполне устраивало – отец до ночи пребывал в хорошем расположении духа, развлекая семью глупыми шутками и разбавляя веселье хмельным квасом.

Я мог простоять и час, и два, и пять – до тех пор пока отец не вспоминал о моем существовании. Тогда меня он отгонял прочь и заваливался на кровать, а спустя пару минут из комнаты доносился храп, от которого чуть ли не сотрясались стены, сделанные из тонкой древесины. Только после того, как родитель засыпал, я позволял себе двинуться в сторону медного таза, стоявшего в углу, пытаясь смыть кровь с колен. Мать, безмолвно пытающаяся помочь, только выливала алую теплую жидкость через крыльцо на землю и наполняла емкость другой, более горячей и чистой, которую успела подогреть в печи.

Но всему пришел конец – и воспоминаниям относительно размеренной жизни, от которой почему-то хотелось убежать. Но только сегодня и сейчас и нужно было откинуть те сомнения и страхи, что утягивали на дно собственного бессилия.

– Отец Дмитрий, простите за мою бестактность и дерзость, но не могли бы мы выбрать другой пансионат? Пожалуйста…

– Мальчик мой, я что, слышу страх в твоем голосе? – удивленно произнес мужчина, и даже сквозь темноту повозки я мог поклясться, что увидел, как взметнулись его седые брови вверх, образуя несколько глубоких морщин на лбу.

– Нет… Да… Совсем немного.

– Нам осталось до пансионата буквально час, и ты решил сказать о своих сомнениях только сейчас? – С правой стороны послышалось шуршание, и мужская рука опустилась на мое костлявое плечо, чуть сжав. – Не стоит бояться. Я понимаю, что расставание с семьей оставило дыру в твоем сердце, но всегда нужно искать плюсы. В любой ситуации.

– Да? И какой же плюс в том, что я сейчас еду с вами в темной карете, которую трясет так, будто она вот-вот свалится набок и придавит нас своим весом?

– Первый плюс – умирать будешь не один. А второй – любые изменения требуют жертв. Если Бог что-то отбирает у тебя, то через несколько недель, месяцев, лет дарует то, что было уготовано судьбой.

– Сомневаюсь, что