— Совет мне еще ваш нужен, — решил воспользоваться ситуацией я. — Понимаете, мой халат совсем не белый. И я обнаружил это буквально только что. А завтра комиссия. Скажите, чем его за ночь отстирать можно? «Белизна» же не пойдет? Он же пожелтеет от «Белизны», да? Или лучше в порошке замочить? Но я боюсь, что не отстирается.

— Не отстираешь, — задумчиво покачала головой Алла Викторовна, — что же ты так, в последний момент? Да и не высохнет он за ночь. А еще же выгладить нужно…

Она умолкла, прикрыла глаза. Я сходил на кухню, нашел там активированный уголь, взял один блистер. Когда вернулся обратно — глаза соседки блеснули:

— Сережа. Посмотри там, на антресоли, должен пакет быть… такой… синий… Поищи.

Я полез на антресоль, и действительно, среди барахла был синий пакет.

— Нашел!

— Открой его. Там должен быть белый халат. Я, когда в больнице работала, у меня пятьдесят шестой размер был. Это сейчас разнесло. Тебе должен подойти.

— Спасибо большое! — обрадовался я, вытаскивая белоснежный халат.

Примерил. Со скрипом, но сошелся. Пусть он был старого образца, но зато отстиранный и даже выглаженный — небольшие заломы не в счет. Все равно это гораздо лучше, чем то безобразие, в котором был сегодня Сергей.

Алла Викторовна просияла.

— Я завтра на работу схожу, потом выстираю, поглажу и верну, — пообещал я.

— Да не надо! — улыбнулась соседка. — Мне он больше ни к чему, на пенсии-то. Так что дарю! На счастливую профессиональную судьбу!

Я искренне поблагодарил. Мы немного поболтали. Я еще раз измерил ей уровень сахара в крови и, убедившись, что все уже нормально, взял честное слово, что она через полчаса съест что-то из быстрых углеводов, например, кусок хлеба с вареньем, а завтра обязательно сходит в поликлинику.

— Если опять станет плохо, Алла Викторовна, звоните мне, — сказал я, — даже ночью. Положите мобильник возле подушки. У вас же есть мой номер?

Она кивнула.

— Вот и замечательно. Звоните, если надо будет, — сказал я и вышел из ее квартиры.

На площадку как раз поднялась, тяжело отдуваясь, какая-то расфуфыренная тетка. Волосы она красила в вульгарный ярко-рыжий цвет — тот самый, который в народе называют морковным. Отросшие темные корни выдавали, что последний поход в салон был месяца три назад, а может, и больше. Наращенные кукольные ресницы торчали пучками, придавая взгляду одновременно удивленное и хищное выражение.

Тетка была в обтягивающих черных лосинах в крупный горох, которые немилосердно подчеркивали все лишнее, и в розовом худи с принтом в виде котика с короной. На ногах красовались стоптанные кроссовки — явно не первой свежести. Все это безобразие венчала дешевая бижутерия: массивные серьги-кольца и несколько цепочек на шее, путающихся друг с другом.

Она остановилась на площадке, придерживаясь за перила и переводя дыхание. Видимо, подъем без лифта давался нелегко, хотя она всего-то на второй поднялась.

Заметив меня у двери Аллы Викторовны, она прищурилась, и на лице проступило выражение злорадного любопытства.

— Смотрю, к Драчихе заглядываешь? — усмехнувшись, протянула она неприятным визгливым голосом. — Типа надеешься, что она на тебя квартирку перепишет?

Женщина поправила выбившийся локон жирных волос, и я невольно отметил огромные искусственные ногти — длинные, острые, ядовито-синего цвета с какими-то блестками. Почти как у Росомахи из комиксов, только вульгарнее. Как она вообще с такими когтями в быту обходится? Как ту же картошку чистит? Даже не представляю. У Росомахи они, помнится, въезжали внутрь, а вот как у нее — вообще непонятно.

— Так у нее типа племянник есть, — продолжала она, явно наслаждаясь возможностью посплетничать. — В Москве живет, большой человек. Так что зря бегаешь, Епиходов!

Она едко хихикнула, и этот звук прошелся по нервам, как ногтем по стеклу. В ее голосе читалось торжество — мол, вот я тебя раскусила, голубчик, знаю я таких!

Меня вдруг накрыло раздражение. Весь этот день — смерть, перерождение, тело на грани, долги, а тут еще и эта особа с ее нелепыми домыслами.

— Так она уже на меня переписала, — невозмутимо сказал я, решив потроллить неприятную соседку.

— Да ладно⁈ — Глаза у Росомахи округлились и чуть не вылезли из орбит. Рот приоткрылся, обнажив неровные зубы с золотой коронкой спереди. Она даже на шаг вперед качнулась, забыв про одышку. — Серьезно⁈

— Уметь надо, — бросил я подчеркнуто гордым голосом, разворачиваясь к своей двери.

Ключ в замке провернулся со знакомым щелчком.

— Да погоди ты! Кому говорю, постой! — заголосила тетка, но я уже переступил порог.

— Спокойной ночи, — вежливо пожелал я и захлопнул дверь прямо перед ее любопытным носом.

За дверью еще секунд десять слышалось возмущенное сопение и топот, а потом звук удаляющихся шагов.

Я прислонился спиной к двери и усмехнулся. Завтра весь подъезд будет обсуждать, как Драчиха квартиру на Епиходова переписала.

Ну и пусть. Может, хоть злопыхателей немного поубавится.

Глава 4

Дома выпил сразу шесть таблеток активированного угля и продолжил искать документы, которые могли бы прояснить хоть что-то из жизни Сергея.

Поиски в квартире существенных результатов не дали. Никаких дневников или подробных записей о жизни прежнего Сергея. Только разбросанные медицинские заметки, несколько учебников и куча неоплаченных счетов.

Счета я откладывал в отдельную кучку. С ними тоже еще предстояло разбираться.

Завибрировал телефон. На этот раз звонил кто-то, обозначенный в контактах как Михаил Петрович. Я вспомнил, что это имя упоминалось в разговоре с Харитоновым. Похоже, это единственный человек в больнице, который еще не списал прежнего Сергея со счетов.

— Алло? — осторожно ответил я.

— Сергей, это Михаил Петрович. — Голос звучал устало, но доброжелательно. — Как ты?

— Нормально, — неуверенно ответил я.

— Ростислав совсем озверел сегодня, — вздохнул Михаил Петрович. — Но, честно говоря, я его понимаю. Три летальных исхода за месяц — это перебор даже для нашей больницы.

Я молчал, не зная, что ответить.

— Сергей, я обещал твоему отцу приглядывать за тобой, но ты не оставляешь мне выбора. Если комиссия министерства обнаружит все твои… скажем так, несоответствия в диагностике, тебя не просто уволят. Под суд пойдешь. И