Я выпрямился, неторопливо потянул плечи, почувствовал, как тело наконец выходит из напряжения пути, как дыхание становится глубже, как мысли начинают стекать в ровный поток. Я уже собирался сделать шаг к выходу, тихо и незаметно покинуть арку, не нарушая того равновесия, которое царило здесь с самого начала, как вдруг…

Мир треснул. Не громко, не внезапно — наоборот, будто тонко, хрустко, где-то на грани слуха, но так, что всё внутри обернулось.

Сначала я ощутил это — не на уровне чувств, а телом, каждой клеткой, словно кожа вспомнила то, что вдалбливается на учениях, шлифуется в гарнизонах, остаётся в крови у тех, кто однажды на войне перестал дышать слишком громко. Лёгкое покалывание в затылке, неприятный холод внизу живота, напряжение между лопаток — именно так я узнавал, что рядом опасность. Ни звериное чутьё, ни шестое чувство — просто опыт. Накопленный, отточенный, ставший инстинктом.

Потом я услышал. Тихий, сдавленный звук, как будто в глубине арки камень выдохнул через сомкнутые зубы — сипло, глухо, с хриплой тяжестью, в которой не было ничего человеческого. Звук не стремился напугать — он просто был, как факт и напоминание: ты здесь не один.

И только затем — увидел.

Пара глаз. Узкие щели, жёлтые, как старое стекло, с тёмной прожилкой по центру. Они не сверкали — нет. Они смотрели прямо в меня: без страха и интереса. В них был только голод: медленный, вязкий, как затянувшаяся жажда, что наконец получила повод крикнуть: «Время пришло».

Я застыл. Мгновенно, инстинктивно, так, как замирают звери в лесу, когда понимают: хищник уже рядом, и любое движение — это шанс, но не всегда — на спасение.

Тени у выхода дрогнули, и я различил очертания двух тел — вытянутые, угловатые, поджарые, с хищной пластикой в каждом изгибе. Один был массивнее, второй — тоньше, но в каждом чувствовалась та самая угроза, что исходит не от силы, а от абсолютной уверенности в своём праве напасть.

Ржанники. Эти твари редко показываются при дневном свете, но в этот раз они пришли за едой. И, похоже, решили, что уже нашли.

Горло непроизвольно пересохло, пальцы медленно сдвинулись к ножу на поясе, но я не тянулся к нему — ещё нет. Я знал, что любое резкое движение спровоцирует вспышку, бросок, и тогда всё пойдёт иначе. Сейчас — тишина. Застывшая, тяжёлая, как разлитый по воздуху страх.

Я стоял. Они — тоже. Мы смотрели друг на друга, замкнутые в этом крохотном мире старой арки, мокрого камня и слишком живого желания остаться в живых.

И никто из нас пока не делал первый шаг.

Их низкое, хриплое рычание раздалось совсем рядом. Не громко — наоборот, приглушённо, как будто ржанники не пытались напугать меня, а... предупредить. Это прозвучало странно даже в моей голове, но я не чувствовал в их взгляде явной агрессии. Ни мгновенной злости, ни желания напасть с ходу. Они смотрели внимательно, настороженно, и в их позах было что-то… колеблющееся.

Ржанники топтались на месте. Лапы то прижимались к земле, то скользили по мху. Один чуть сместился вбок, будто начинал обходить меня по дуге, но не решался продолжить. Второй не сводил с меня взгляда, но всё чаще дёргал ушами, настораживался, как будто прислушивался не ко мне, а к чему-то другому.

Я тоже не двигался. Стоял, держа себя в руках, чувствуя, как напряжение стягивает мышцы спины и плеч. Дыхание стало поверхностным, глаза — цепкими, готовыми заметить любое движение. Рука была недалеко от ножа, но пока я не дёрнулся. Внутри — только одна мысль: если пойдут, действовать сразу. Без колебаний и пауз. Но… они всё не шли.

Я начал замечать: звери смотрят не только на меня. Их внимание всё чаще уходит в сторону, будто в ущелье находился кто-то ещё, и этот «кто-то» беспокоил их сильнее, чем человек с оружием. Они ещё рычали, но звук стал другим — неровным, с хрипотцой. Напряжение в мощных телах не спадало, но уже и не нарастало. В какой-то момент один из монстров дёрнулся, словно внутренне сделал выбор, и через пару секунд — они начали пятиться.

Один ржанник, не спеша, отступил назад, всё ещё не отрывая от меня взгляда, в то время как второй метнулся в сторону, почти скользя по мху, будто не хотел выдать в этом движении ни страха, ни спешки. Всё произошло без рывка, без финального хищного толчка или предупреждающего рыка — они просто ушли, как если бы приняли решение ещё раньше, а теперь просто довели его до конца, оставив после себя гнетущую, недоверчивую тишину.

Я стоял, словно вкопанный. Несколько долгих мгновений просто смотрел в то место, где они исчезли. Ни звука шагов, ни треска травы. Тишина. И лишь тогда, когда мышцы в груди напомнили, что пора бы вдохнуть, я выдернул из ножен меч — с небольшой запоздалостью, но чисто.

Рука не дрожала — движения оставались точными и выверенными, как и полагалось в такой ситуации, но ощущение пришедшего с опозданием действия не отпускало. Я медленно опустил клинок, не спеша убирать его в ножны и продолжая стоять, не отводя взгляда от того места, где до этого скрылись ржанники.

Темнота впереди оставалась неподвижной, ни одна тень не колыхнулась, и в этой тишине было что-то неестественное — слишком спокойное для того, чтобы поверить. Я не двигался, потому что ждал: возможно, это был отвлекающий манёвр, и если они вернутся, то сделают это внезапно и с другой стороны. Такие твари не отступают без причины, и если сейчас всё стихло, значит, где-то есть другой источник опасности, тот, что заставил их изменить своё поведение.

Я оглянулся через плечо, неспешно, без резкости, просто чтобы проверить, не появился ли кто-то или что-то за спиной, и хотя тропа была пуста, это не прибавило уверенности. Напротив — ощущение, будто всё ущелье давит сверху, только усилилось, и я понял, что задерживаться здесь дольше опасно.

Я двинулся к выходу и, стараясь не шуметь, шагал осторожно, следя за тем, чтобы не задеть ногой ни камня, ни сухой ветки. Внимание было сосредоточено на звуках — я улавливал малейший шорох,