Любимое средневековое фэнтезийное развлечение в городах и селах — публичные казни. Да-да, даже в этом мирном сонном Орзенвальде есть кого вешать, тем более что в портовом городе. Ну и тут, на небольшой площади, вполне рядовым событием вешали матроса, зарезавшего бордель-маман. На такое даже светлая душа, вроде Саломеи, среагировала одобрительно, так что, когда долговязого преступника вздёрнули, она даже покивала — мол, так ему и надо, гаду эдакому. Правда, следующие слова кота заставили её закашляться.

— Навевает воспоминания… — промурлыкал усевшийся у меня на плече Шайн, — Сколько раз нас вешали, Джо?

— Четыре? — задумался я, — Нет, пять. Помнишь племянницу кардинала?

— А, в камере, — хмыкнули мне в ответ, — Но ты забыл эпизод в Хадуссе.

— Нет, там меня не вешали публично, — отперся я, — Просто два брата Монны пытались меня повесить на вожжах в конюшне…

— Всё! Хватит! — почти зарычала апостол, — Идём дальше! И ни слова про… вот это вот всё!

Кажется, мы портили ей романтическое настроение. Видимо, для его восстановления, Саломея потащила нас в Розовый Павильон, любимейшее место сбора и гуртования приличных незамужних девушек города, плюс место свиданий для этих же приличных, где они с приличными молодыми людьми воркуют за чашечкой оверпрайснутого чаю, одновременно прожирая монеты в кошельках этих молодых людей с помощью крошечных и очень дорогих пирожных.

Назаказывав целый поднос этих мелких извращений, выполненных, впрочем, очень красиво, Саломея Дитрих Ассоль ди Кастроидес быстро хватанула сахарный шок и прилив разных серотонинов, от чего начала светиться от счастья и лукаво поглядывать на меня многообещающими глазами. Я пил черный кофе, отдав коту сливки, а сам делал вид, что совершенно тут ни при чем. Вокруг за столиками сидели многочисленные молодые парочки и девочки по три штуки, чьи полные зависти взоры не могли оторваться от того изобилия, что назаказывала себе моя блондинка. Наверное, с их точки зрения это был полный беспорядок, так как наша иллюзорная внешность никак не коррелировала с заказом.

Как и говорящий кот, сидящий на стуле и жрущий сливки стоимостью серебряная монета за порцию. Третью порцию, между прочим!

— Прошу меня извинить, — вмешался в наш с Саломеей разговор третий голос подошедшей дамы, одетой в вырвиглазно желто-розовый наряд, — Но в нашем заведении не пристало быть животным! Это говорю я, как владелица Розового Павильона, Эрлинда Барроу!

Мы с Саломеей переглянулись, пытаясь определиться со своим отношением к этому требованию, но большего не успели.

— Да? — спросил Шайн, двигая по направлению к даме лапку, а затем убирая её, чтобы продемонстрировать золотую монету, оставшуюся лежать на чистой выглаженной скатерти, — Ну-ка погавкай…

///

Найти новый дом для клана эльфов не так уж и легко, даже если совокупная магическая мощь ищущих выше, чем та, что могут похвастать империи людей. Дом — это не только место, где вечно-живущие могут найти отдохновение, кров и защиту, но также и те, кто это всё может им обеспечить. Лес мертв без волшебных рас, работающих на благо своих хозяев, а представителям этих самых рас совершенно нечего делать там, где нет творящих волшебство эльфов. Следовательно, невозможно найти место, в котором удобно поселиться. Его можно только… изъять.

Или, как говорят изымающие, чтобы выглядеть лучше в глазах истории и благодарных потомков: «Доказать силой право присутствовать здесь».

— Мы сделали то, что сделать было необходимо, — твердо, возвышенно и грустно произнес князь Нахаул лон Элебал, глядя в резное створчатое окно. За ним были видны красивые деревья и небольшая гора, с которой струился водопад.

— Тебе просто понравился этот водопад! — хмыкнул его родной брат, удостаиваясь в ответ печального и упрекающего взгляда нового повелителя как этого дворца, так и всех окрестных земель, — Хоть нам-то не ври.

— Не будем об этом! — сохраняя княжеский вид, отмазался Нахаул, отворачиваясь от Хорниса, — Дело сделано. Историю нужно оставить… историкам.

— А я что? — поднял бровь третий гость этого зала, сам легендарный Эфирнаэбаэль Зис Овершналь, — Летопись написана и спрятана. Возможно, когда-нибудь дам почитать. Кому-нибудь.

Три легендарных эльфа, три столпа волшебной мысли и мудрости, принялись хранить глубокомысленное молчание, сидя в свежезахваченном дворце клана, который внезапно стал историей. Угрызений совести эти многотысячелетние существа не чувствовали совершенно, но слегка беспокоились за то, что верные войны и отважные мудрецы, что сейчас берут под контроль эту область, когда-нибудь что-нибудь разболтают. Нужно было срочно выдумать какой-нибудь достойный казус белли, который помог бы Нахаулу лон Элебалу доказать своему народу, что здесь жили неправильные эльфы, которые делали неправильный мед.

— Это уже ваши заботы, — решил воспетый в тысячелетиях летописец, сын богини и просто любознательный эльф, поднимаясь с кресла, — А я вас, пожалуй, покину.

— Помоги хотя бы моих людей из застав переправить! — тут же напрягся старый-новый князь, — Мы с братом долго будем этим заниматься!

— Не хочу, лень, — пришла очередь Эфирнаэбаэля отмазываться, — Мне к маме надо, она беременна.

— Лючия ждёт ребенка? — сухо удивился недавно проснувшийся мудрец Хорнис, — А это никак не связано с тем недавним событием, что… обрушилось на наши головы?

— Никак! — отрезал историк и летописец, — Я вам уже сказал, что бога, чья сила ударила по нам троим, уже не существует. Его мощь была поглощена, а личность разбита.

— Да, говорил… — князь вновь отвернулся от водопада, — Но мы так и не узнали, чем была вызвана та атака, что едва не поставила точку на лон Элебалах. Или же… она предназначалась тебе, сын богини?

— Кто знает… — принял таинственный вид длинный тощий эльф, — У бога теперь не спросишь. Да и мы все были живы и активны в тот момент, когда темный бог Скарнер был жив и наращивал мощь. Я лично не могу упомнить хоть что-то, что мог бы сделать для его оскорбления или нарушения планов… а вы?

— И мы не идиоты спорить с богами, — отрезал Хорнис, подходя к кивающему брату, — Но вот лично у меня накопилось много вопросов. Когда я помогу брату, то отправлюсь их задавать. А ты, Эфирнаэбаэль, помо… Эфирнаэбаэль?

— Удрал, гад, — опечалился князь, который снова стал князем, — Не любит он рутину. Страшно