— Вот честно, не успел как-то, мам… — заметил я. — Ты если новости внимательно смотрела, то догадалась, наверно, что мне было слегка… вот самую малость… не до того!..

— И сейчас тоже не до того? — с нотой драматизма в голосе спросила родительница.

Вполне умеренного, кстати, драматизма. Раньше бывало и хуже, надо сказать.

— Сейчас… Ну, сейчас, пожалуй, уже до того! — окинув взглядом пляж и наглых чаек, галдящих у линии прибоя, признался я.

— Ну и почему тогда не ты звонишь, а я? — с возросшим драматизмом уточнила мама.

Ну да, отбиваться от адекватной мамы оказалось сложнее, чем от её расслабленно-истеричной версии. И вообще-то она была права: мне стоило бы давно позвонить ей и сообщить, что всё в порядке.

Но…

Честно говоря, как-то вылетело из головы.

— Ну… Мам, я, видимо, сегодня-завтра женюсь! — я решил быстро и ненавязчиво сменить тему разговора.

— Ага, рада за тебя! А позвонить не мог?.. — мама вдруг замолчала, а я ей не мешал, давая время осмыслить услышанное. — Что ты, прости⁈

— Женюсь! — повторил я.

— Об этом, знаешь ли, Фёдор, тоже принято сообщать заранее… — мама, кажется, даже охрипла. — И вообще, я тебя не так воспитывала…

— Я только сегодня утром узнал! — признался я, решив не уточнять про «не так воспитывала».

Не так воспитывала, чтобы жениться, или что? Нет, лучше, конечно, об этих тонкостях педагогики мне не знать…

Вместо уточнения я подмигнул Авелине, которая очень старалась держать приличный вид и не улыбаться, прислушиваясь к разговору с соседнего лежака.

— Федя, у меня в связи с твоими новостями один вопрос… — между тем, продолжила мама. — Ну ладно, ты нам не сообщил… А твоя будущая жена уже знает, что у вас сегодня-завтра свадьба? И как это, кстати? Сегодня или завтра? По настроению, что ли, пойдёте?

— Будущая жена? Она знает, да. Тоже сегодня утром узнала! — сдерживая смех, успокоил я родительницу. — А что касается твоего второго вопроса…

— Вот-вот! Коснись его, будь добр!.. — таким голосом, будто у неё болят зубы, попросила мама.

— Ну… Точный день не совсем от нас зависит. Возможно, и не сегодня-завтра, а послезавтра… — признался я. — Тут уж как получится…

— У кого получится? — уточнила родительница.

Уточняла она это таким тоном, что стало ясно: ещё чуть-чуть похожу вокруг да около, и последует взрыв.

Возможно, даже атомный.

— Зависит от загруженности отдела бракосочетаний в Семейном Приказе, — объяснил я.

— Они, знаешь ли, всегда загружены. Даже зимой! — заметила мама. — Надо было хотя бы за недельку записываться. А то и за две. К тому же… Ты ведь на юге ещё?

— Ну да.

— А там, считай, вечное лето. И, значит, всегда большая очередь! — просветила меня мама.

— Понимаешь, у нас с будущей женой… — начал я.

— Федя, кстати, а твою будущую жену как зовут? — вкрадчиво спросила мама.

— Авелина Павловна… — ответил я, покосившись на Покровскую.

— Авелина? Да? — я вот прямо отчётливо видел, как мама стоит с трубкой у уха и взглядом, устремлённым в бесконечность. — Покровская, значит, да? И что, она согласна на брак с тобой?

— Ну… Ты согласна? — я решил, что ещё не поздно спросить, хотя бы приличия ради, и посмотрел на Авелину.

— А меня и не спрашивали… — стараясь не рассмеяться, уткнулась в стакан с соком она.

— А её и не спрашивали, мам! — передал я родительнице.

— А тебя? — голосом, в котором слышалась уже не зубная боль, а далёкие отзвуки грозы, уточнила мама.

— И меня не спрашивали, — честно признался я. — Озвучили, так сказать, готовое государственное решение…

— А фамилия у вас какая будет? — поинтересовалась мама. — Она станет Седовой, или ты Покровским?

— Мы станем… Седовыми-Покровскими, — ответил я.

— Насколько я помню, о таких изменениях надо бы государя в известность поставить. Это, знаешь ли… — мама вдруг сделала паузу. — Вам приказали, да?

— Ну да, мам, — решил не отпираться я.

— Государь, да? — уточнила мама, и по голосу я понял, что гроза приближается.

Однако Рюриковича покрывать не стал. Всё равно же придётся признаваться рано или поздно, как, что и почему.

— Да, мам.

— Вот же… — начала родительница, но я успел её прервать:

— Думаю, тебе это не стоит озвучивать! И даже думать не надо! Просто… Ну… Ты понимаешь!

— Я понимаю только, что наш батюшка-царь опять какую-то дурость придумал!.. — раскатами грома прогромыхало мне в трубку. — Ему, понимаешь!..

— Мама!..

— … Мало того, что с нашими родами случилось! — даже не заметила мои попытки родительница. — Нет же, блин, у него новая дурь в голове!.. И плевать ему и на ваши чувства, и на мои седые волосы!.. И на безопасность твоих сестёр и брата!.. Ему лишь бы…

— Мама, прекрати. Вот сейчас прекрати. О безопасности он…

— … Новое плутовство провернуть! — снова проигнорировала меня мама. — И плевать ему, чем всё закончится! Он же у нас самодержец! Чего хочет, то и воротит!

— Мам, ну а если нас слушают? — уточнил я, уже не надеясь заткнуть родительницу.

— ТАК ПУСКАЙ ЕМУ ПЕРЕДАДУТ! — проорала мама в трубку. — А если этого мало, то я вспомню парочку любимых папиных слов!.. И добавлю!..

Я посмотрел на Авелину, которая с широко раскрытыми глазами слушала доносившиеся из трубки крики.

— Мам! Мама! — я предпринял отчаянную попытку. — Мам, а что такое «бздыря»?

— Что? — наконец, сбилась мама.

— Что такое «бздыря»? — упорно повторил я.

— Так скотину называют, которая от оводов бегает, задрав хвост, в знойное время… — ответила родительница. — Есть даже глагол такой, «бздырить». А ты это к чему?

— Да просто уточнил… — соврал я.

— Ты меня с толку-то не сбивай! Что, нельзя было от брака отказаться? Вы с Авелиной что, два телёнка, которые сами ничего не могут? — уже чуть менее грозно прогромыхала мама.

— Ну, если не основать новый род, Авелину рано или поздно