— Если им позволит Охранное отделение, — заметил я.

— Охранное отделение постарается, чтобы у сих бояр было бы довольно забот, чтобы очень уж ретиво заниматься поисками господина Ловкача, — всё так же мягко сказал Мигель. — Но, господин Ловкач, услуга за услугу. Вы вернёте похищенное вами — добровольно. И станете добросовестно сотрудничать с…

— С господином советником Меньшиковым.

Мигель улыбнулся.

— Не только и не сколько с господином советником. Есть и другие… возможности.

— А зачем мне это, сударь? — я прищёлкнул пальцами, коснулся тонкой струйки силы, сделал её видимой, словно табачный дым. На шее Мигеля захлестнулась призрачная петля. — Я было пребывал в убеждении, что достал вас — там, у Охтинского узла. Оказалось, вы куда более живучи.

Мигель шутовски развёл руками, склоняя голову — мол, что ж поделать, вот такие мы.

— Зачем это вам, господин Ловкач? Ну, во-первых, мы знаем, что вы — вовсе не тот Ловкач, с кем я водил знакомство.

— Кто это «мы»? — поинтересовался я холодно.

— «Мы» — это «Детский хор». Мы — это те, кто носит разные мундиры, но служит одной великой цели. — Глаза его блеснули.

— «Детский хор»? Эти странные типы во главе с «профессором», если не ошибаюсь? Никанором Никаноровичем?.. Полноте, Мигель. Вы меня обижаете столь явной ложью. Господин советник, если не ошибаюсь, тот самый Сергий Леонтьевич —

— Если бы я верой и правдой служил охранке, господин Ловкач, что помешало бы мне выдать вас в самый первый же вечер? Когда вы только заявились в заведении Марфы-Посадницы? Но я ведь этого не сделал, не так ли?

Он этого не сделал, приходилось признать.

— То есть «Детский хор»…

— Разумеется, — пожал Мигель плечами. — Чем же ещё он может быть?

Хорошая попытка, но нет. Старается вытянуть из меня сведения, что я в реальности знаю о них?

— Я не играю в эти игры, — пожал я плечами. — У меня своя дорога, господин Мигель. И вам лучше с неё убраться. Говорите толком или убирайтесь.

— Как невежливо, господин Ловкач. Впрочем, та сущность, что обитает сейчас в этом теле, не знает наших правил вежливости, не так ли?

Мне это надоело.

Призрачная петля на шее Мигеля затянулась туже. Тот не дрогнул, только повернул камнем вверх перстень на указательном пальце.

— Многие носят тут подобное, — сказал я хладнокровно. — Но не думаю, что на сей раз вам поможет, сударь.

— В самом деле? — в тон мне ответил Мигель. — Быть может. Но тогда вы не узнаете, как именно подчинить себе охтинский Узел. Подчинить до конца, чтобы он отдал бы вам всю силу.

— А вы обладаете подобным знанием, сударь?

Мигель энергично закивал.

— Именно это группа «Детский хор» и хотела вам предложить.

Я ничего не ответил.

Он сидел напротив — спокоен, уверенный в своём праве и в тех, кто стоял за ним.

Пальцы в перчатках аккуратно касались шляпы, снимая невидимые глазу пылинки. Мигель тоже умел держать паузу, словно хороший дирижёр.

— Зря вы на меня сердитесь, — мягко сказал он. — Мы ведь тогда, у Охтинского узла, вам на помощь пришли. Вы справились по большей части сами, но мы вас страховали.

Я усмехнулся:

— Страховали? Забавно. От чего же — от самих себя?

— От ошибки, — Мигель пожал плечами. — От роковой ошибки. Слишком много тогда крутилось всякого-разного. Мы просто постарались, чтобы вы вышли живым.

Он говорил спокойно, почти дружелюбно — и от того ещё менее заслуживал доверия.

— А тогда, в лавре, полагаю, громилы тоже были для страховки? Или — поднимайте выше — сразу во имя спасения? — спросил я. — Очень благородный способ убедить человека в вашей искренности.

Мигель чуть наклонил голову:

— Громилы — для того, чтобы вас разбудить. Чтобы понять, что сидит внутри. И чтобы помочь ему освободиться.

— Тьфу, и вы полезли в эту мистику? — я фыркнул. — Ещё скажите, что всё это был ваш хитрый план с самого начала.

Он не улыбнулся.

— Не с самого, но наш план, да. Мы знали, что Завязь реагирует только на сильный импульс. Без этого она спала бы вечно. А нам нужно было понять — кто именно вышел из сна.

— Вы удивите меня ещё больше и скажете, что всё это — ради моего блага?

— Возможно, — сказал он тихо. — Вы пока ещё не совсем понимаете, в какую игру втянуты. Охранка паникует, бояре точат ножи, а мы — единственные, кто понимает, что вы такое. Остальные — нет. Они вас боятся и могут… наделать глупостей.

Тут просилось что-то гордое типа «меня не так-то просто убить», но я решил за благо не выказывать характер.

— Вот как. Вы единственные, кто понимает, интересно. И кто же я, по-вашему? Очередной мессия, или что-то совсем иное? Навроде… Как там выражался любезнейший Сергий Леонтьевич? Астральное загрязнение? Фибриллы? Морги и кафедры экспериментального богословия?.. Так куда меня запишите, в «фибриллы», нет?

Мигель улыбнулся — почти по-человечески.

— «Фибриллы»… Вам смешно. Это потому, что вы толком так и не поняли, что это такое.

Не совсем — я-то прекрасно помнил, как эти штуки едва не утащили Сапожка на тот свет. Но, опять же, упоминать это я не стал.

— Мы бы назвали вас — очень важной фигурой в великой партии.

Мы не враги вам, Ловкач. Детский хор — не уличная секта, а организация, которая умеет держать слово. Организация, которая… — он понизил голос, — действует не только в этом мире. Так что… Мы защитим вас от охранки. От бояр тоже. Скоро начнётся новая свара — и всем будет не до вас.

Мы только просим — не мешайте нам убедиться, что вы именно тот, кто нужен.

— Какая трогательная забота, — сказал я. — Выходит, всё это время вы меня любовно охраняли, чтобы потом посмотреть, что вылупится из скорлупы?