— Нет. То есть… да… я не об этом… — она запуталась и в итоге просто начала закусывать нижнюю губу. Я же продолжал смотреть на неё с превосходством, внутренне наслаждаясь её скованностью и неловкостью.

Наконец, она сдавленно прошептала:

— Прости.

И снова повисло молчание. Она смотрела на свои руки, сжимающие ручки сумки, что лежала на её коленях.

— Нам… всем… неловко, что так получилось, — продолжала она с запинками, — Что мы не общаемся. Это не лично к тебе, понимаешь? Родственники… давление. Все боятся за репутации дочерей. Ты же сам знаешь, какие тут порядки.

Я знал. И мог бы понять, скажи они это раньше, а не огородись от меня стеной молчания и безразличия. Так что это теперь совсем не аргумент, неужели никто из них не понимает?

— Допустим, — сказал я спокойно. — Репутация — страшная сила. Особенно интересно, как это сочетается с тем, что ты продолжаешь дерзить и ставить на место Валентина. Хотя я уверен, твои родственники были бы только за, увидев его в роли твоего мужа. Дела отца бы поправились. Но ты слишком переборчива в избранниках, как я погляжу.

Это был укол не в бровь, а в глаз. Анна замерла, её глаза расширились. У неё не нашлось слов. Такое банально нечем было крыть. Она просто откинулась на спинку кресла и резко отвернулась, уставившись в проход.

Я выиграл этот раунд, но вкус победы был горьким. Почему мне так неприятно? Неужели я всё ещё что-то испытывал к этой девушке?

Мы ехали молча несколько минут. Я уже было собрался вернуть наушники на место, как она снова заговорила, тихо, почти шёпотом, словно выдавливая из себя самое главное, самое болезненное.

— И ещё… я знаю, что это ужасно с моей стороны… но я должна сказать. Я… мне очень жаль, что не могу ответить на твои чувства. Прости. Я ценю тебя как друга, но… всё слишком сложно. Мне очень жаль… что мы не можем… как прежде…

Я смотрел на её сумку, на сжатые губы, и внутри пламя свечи моего дара готово было взорваться. Не от любви, унижения или чего-то такого. От переполняющего меня возмущения и раздражения. Она пришла ко мне в этот автобус, устроила допрос, а теперь ещё и пытается давить на то, что между нами было? Вот только поезд уже ушёл. Причём давно и по её вине.

Воцарилась мёртвая, оглушительная тишина. Я не замечал других людей в салоне, смотрел только на неё. Ту девушку, что впервые увидел в поезде три месяца назад. И которой был так глупо ослеплён. Вот ведь дурак!

Я больше не стал ничего говорить. Просто демонстративно поднял руку и вставил наушники. Нажал кнопку воспроизведения на смартфоне. Звук хлынул, отсекая её и всё окружение. Затем развернулся к окну, уткнувшись лбом в прохладное стекло, всем видом показывая, что разговор окончен. Причём, было бы желательно, чтобы навсегда.

Конечно, я понимал, что мы ещё будем встречаться — учимся-то вместе. Но говорить мне с этой девушкой больше не о чем.

Краем глаза я увидел, что она посидела ещё минуту, нервно перебирая ремешки своей сумки, а затем поднялась и перебралась на свободное сиденье через проход.

И только тогда, когда между нами образовалась эта метровая полоса нейтральной территории, я почувствовал, как камень свалился с души. Я сделал глубокий вдох и наконец-то по-настоящему уставился на мелькающие за окном огни, позволяя музыке полностью поглотить себя. Неуместный спектакль был окончен.

Я шагал по главной аллее академии, направляясь к библиотеке, где мы договорились встретиться с Васей. Вечер был тихим и прохладным. Ещё не мороз, но щёки мои слегка пощипывало. Изредка мимо пробегали спешащие по своим делам студенты.

Впереди, у широкого дуба, кучковалась небольшая группа. Я бы не обратил внимания, если бы не увидел на одном из спорщиков знакомую куртку — к верхней одежде в академии требований не было, так что все одевались кто во что горазд. У Васи это был синий дутыш, у меня тёмно-синее, почти чёрное пальто. Такие вещи выглядят респектабельнее, потому и купил.

Снежнов что-то горячо доказывал высокому парню из нашего потока. Кажется, это был Семёнов, барон, поговаривали, что обнищавший. Я прибавил шагу. Голоса становились громче, слова — отчётливее.

— … и чтобы я больше этого не слышал! Понял? — Василий тыкал пальцем в грудь собеседнику, а его лицо было искажено злостью.

Семёнов лишь снисходительно усмехнулся, взглянув на своих приятелей в поисках поддержки.

— А что такое? Правда глаза колет? Все же знают, что он выскочка и…

Он не успел договорить.

— Вызываю тебя на дуэль! — крикнул Василий, перекрывая его речь. А потом продолжил уже ехидно: — Осмелишься отказаться?

Руки скрестил на груди, поза такая, будто он пуп земли. Забавно было видеть его таким. Обычно он угрюмый и тихий.

В группе наступила тишина. Семёнов сначала опешил, потом фыркнул, но его усмешка уже не была такой уверенной.

— Ну что ж, — он нагло поднял подбородок. — Как баран на заклание. Согласен. Буду ждать.

Он развернулся и, кивнув своим дружкам, ушёл. Зеваки так же поспешили по своим делам. Вася же стоял, тяжело дыша и сжав кулаки, и смотрел вслед Семёнову. Похоже, у него адреналиновый откат.

Именно в этот момент он заметил меня. Встрепенулся, злость во взгляде моментально ушла, сменившись на лёгкую неловкость. Подошёл, потирая шею.

— Алексей… я же не опоздал? — пробормотал он.

— Нет, — ответил я и кивнул в сторону удаляющихся фигур. — А это что сейчас было? Что он тебе сделал?

Вася вздохнул и наконец разжал кулаки.

— Да так… этот клоун, — он махнул рукой в сторону удаляющейся группы Семёнова. — Посмел тебя бастардом назвать. При всех. Ну, я не стерпел. Решил, что пора уже мне рот ему заткнуть.

Меня будто слегка током ударило. Не из-за оскорбления — мне было фиолетово на него. А из-за поступка Снежнова.

— Вась… не обязательно было это делать. Я бы и сам разобрался.

— Знаю, что не обязательно! — он вспылил снова,