— Два обола, — сухо констатировал чиновник.

Дворянин, не удостоив его взглядом, небрежно, почти с пренебрежением, бросил две монетки. Не попрощавшись и не кивнув, он гордо прошел в созданный мною портал, будто оказывая мне великую честь.

«А мне что? А мне ничего. Деньги уплачены, услуга оказана», — философски отметил я про себя.

Чиновник обратился ко мне:

—Ну, как дела? Был кто, пока я отсутствовал?

— Да, уважаемый. Была одна женщина. Вот, держите, два обола.

— Молодец, — констатировал Олден, забирая монеты. — Стой тут, я еще прогуляюсь, может, еще клиент тебе найдется.

Вернувшись где-то через полчаса, он развел руками:

—Никого, к сожалению. Все, кто хотел, уже перешли Веленир. Так что на этом практику можно считать законченной на сегодня.

Чиновник все четко подсчитал:

—Итак, было четыре человека, по две монеты каждый. Итого — восемь монет. Как и было договорено: четыре — в кассу Академии, две — в гильдию, и две — тебе. Но по договоренности... — он посмотрел на меня вопросительно.

Я без колебаний протянул ему одну из своих двух монет:

—За хороший совет. Договор есть договор.

На моей ладони остался один-единственный серебряный обол. И это было отлично! На ровном месте я уже заработал серебро. Настоящее, свое.

Глава 19

19

Довольный и почти счастливый, я побрел в сторону Имперской Академии Магии, сжимая в руке заветную монету. Надо обзавестись кошелем промелькнула в моей голове мысль.

Пройдя через ворота, мои ноги оказались на знакомой каменной плитке внутреннего двора Академии. Воздух, напоенный запахом цветущих цветов, показался на удивление сладким после разнообразной атмосферы портальной площади. До ужина еще оставалось время, и я, подчиняясь внезапной слабости в ногах, плюхнулся на первую попавшуюся скамью.

Я просто сидел, закрыв глаза, и пытался поймать исчезающее ощущение власти, которое дарило создание портала. Это был наркотик, против которого у меня не было иммунитета. Каждый раз, разрывая ткань реальности, я чувствовал себя кем то могущественным. И каждый раз, когда портал захлопывался, я снова становился просто Андреем. Сбитым с толку, уставшим, чужаком в собственной шкуре.

Именно в эту щель между величием и опустошением и прорвалось воспоминание. Не картинка, не мысль — а целый шквал чувств, грубых и материальных.

«А хотел бы ты вернуться? В детство? В юность?»

Голос бывшей жены, призрачный и давно забытый, прозвучал в висках с пугающей ясностью. Мой ответ тогда был резким, почти яростным. «Нет. НЕТ. И еще раз нет».

Как же я был прав.

Мое осознанное детство пришлось на лихие, голодные конец восьмидесятых и начало девяностых. Юность — на самую их грязную середину. Это был ад, приправленный не детским страхом, а взрослым пониманием того, что денег нет, еды нет, и надежды — тоже нет.

Перед глазами встала не картинка из телевизора, а запах. Тяжелый, удушливый дух вареной картошки, витавший в нашей маленькой кухне с осени до весны. Мать, одинокая, с двумя детьми, творила чудеса изобретательности, пытаясь накормить нас досыта. Я с горькой иронией вспомнил монолог из «Девчат»: «...картошка жареная, отварная, пюре...». Для нас это был не забавный список, а суровая повседневность. Картошка с собственного огорода. Вареная, толченая, печеная в «мундире», тертая на оладьи. Она была всем. Спасением и проклятием.

Но самым ненавистным, лично для меня, был субботний день. После уроков, перед долгожданной баней, меня ждал обязательный ад — чистка сарая со свиньями. Тот едкий, сладковато-тошнотворный запах навоза и парного животного пота, который въедался в кожу и волосы так, что его не брало ни одно мыло. Липкая грязь, цепляющаяся за сапоги, противное хрюканье...

Сука.

Сжались кулаки. Вот он, корень той ярости. Деревня. Грязь. Бесправие. И мерзкий жопошник Горхан, староста с глазами-щелочками, который с удовольствием ставил меня, на самую грязную работу.

Нет. Я до него доберусь. Когда-нибудь, когда моя власть станет настоящей, я найду способ. И сделаю с ним что-то очень, очень нехорошее.

Мои мрачные размышления прервал мелодичный, серебряный звон колокола, возвещающий об ужине. Словно по мановению волшебной палочки, тяжесть прошлого отступила, смытая облегчением.

У входа в столовую меня уже ждали. Лориэн что-то оживленно рассказывал, размахивая руками, Торин слушал, скептически хмурясь, а Элви, уловив мое приближение, обернулась и улыбнулась. Простой, безыскусной улыбкой, от которой на душе стало чуть светлее.

Мы взяли тяжелые деревянные подносы, встали в очередь, и вскоре я уже с наслаждением вдыхал аромат тушеной дичи с ягодным соусом и свежеиспеченного хлеба.

Заняв наш привычный стол, мы принялись за еду. Неловкое молчание прервал Лориэн, с любопытством глянув на меня через стол.

— Ну, и как успехи у нашего портальщика? Порталы открывались, никого не отправил в небытие?

— Пока открываются, — флегматично ответил я, прожевывая кусок мяса. — Переправил в Веленир четверых.

Лориэн присвистнул, а Торин, отложив нож, одобрительно кивнул.

—Для первого дня — более чем достойно.

Элви ничего не сказала, но ее взгляд, теплый и поддерживающий, сказал больше слов.

Закончив ужин, мы вывалились из шумной столовой в прохладу вечернего парка. Последние лучи солнца цеплялись за остроконечные шпили башен, окрашивая их в багрянец. Мы сбились в кучку на нашей любимой скамье, скрытой в тени развесистого дерева. Я откинулся на спинку, глядя на проступающие в небе первые звезды.

Тори и Элви, как это часто с ними бывало, почти сразу погрузились в свой собственный, тихий и полный понимания мирок. Они сидели рядом, их плечи едва касались, и перешептывались о чем-то своем, их лица освещала улыбка, понятная только им двоим. Наблюдать за ними было одновременно сладко и горько — словно смотришь на уютный огонек в чужом окне холодной ночью.

Я же, отбросив сентиментальности, развернулся к Лориэну, самому искушенному в житейских вопросах в нашей компании.

—Лориэн, скажи, — начал я, понизив голос и украдкой озираясь, — это нормально? Вот так, будучи учеником Академии, получать за свою работу деньги? — Я разжал кулак, в котором зажал знакомый холодок металла, и продемонстрировал небольшую серебряную монету. Обол.

Я продолжил, объясняя сухую, бюрократическую схему, которую мне озвучили: половина — Академии, оставшаяся часть поровну между мной и Гильдией.

Лориэн выслушал, не перебивая, его выразительное лицо приняло понимающее и немного насмешливое выражение.

—Ну, Андрей, поздравляю, — хмыкнул он. — У