Среди новых вахтёров оказалась женщина, строгая и неприветливая. У меня стали спрашивать пропуск и что-то говорить о членстве в профсоюзе. Я обходил этих серых топтунов, нырял под протянутые ко мне ладони, а хватающих слегка бил по рукам, благо держали они не очень цепко.

Но потом они стали держать всё цепче, а ещё напирать сзади и хватать за плечи. Немного помогало то, что толкались серые не только со мной, но и друг с другом.

— Я занимал, я занимал, — без конца повторял кто-то глухо и монотонно, и казалось, что звук тот идёт из-под земли.

— Люди годами ожидают, а он… — ненавидяще зыркнула на меня старуха в шерстяном платке.

Она протянула ко мне скрюченные пальцы, и я поскорее протиснулся от неё подальше.

— Куда ты прёшь?! — возопил тонкий склочный голосок, и было непонятно, принадлежит он мужчине или женщине.

В какой-то миг я споткнулся и чуть не свалился под ноги серой человеческой массе. Стало казаться, что из этой толчеи я могу и не выбраться, но тут впереди показался просвет, я рванул туда и вывалился из людской массы. Отошёл, обернулся, оценил численность собравшегося здесь непонятного народа и тихонько пошагал в нужном направлении.

Но мой уход не остался незамеченным. Через минуту вся эта толпа, серая и бормочущая, плелась за мной по пятам, а одна самая настырная тётка уцепилась мне в лодыжку и волочилась по земле, без конца повторяя что-то о моей характеристике с места работы.

А навстречу лезли ещё и новые. Они брели на меня как зомби, протягивая ко мне руки и пытаясь не пропустить или хотя бы задержать, а я прорывался сквозь их массу, как нападающий в игре американский футбол.

В какой-то момент они, кажется, смогли проникнуть ко мне в голову. «Какой такой американский футбол? Почему американский? — звучал у меня в межушечном пространстве вкрадчивый голос. — Откуда это у вас такие сравнения?» Другой голос скрипел о том, что зомби это упадническая западная тема, и советскому человеку это чуждо и не нужно.

«А что у тебя за причёска? Почему штаны не как у всех? И отчего такое неправильное выражение лица?» — гомонила, перебивая друг друга, невидимая орава.

И постепенно я как будто увяз в этих словах и в серых этих людях. Мои ноги сами собой перестали бежать. Сам я как-то резко уменьшился, и окружившие меня преследователи показались мне теперь исполинами. Они нависали надо мной, разглядывали, обсуждали.

— Куда это он, почему бежит от коллектива?

— У нас честному гражданину бегать не́ от кого и незачем.

— Думается, он не достоин.

— Скажу больше: мне кажется, что он неблагонадёжен!

Внезапно я понял, что эти люди всегда и во всём правы. Они приняли на себя ответственность и олицетворяли всю правоту мира. А я был просто маленький человечек, никто, букашка. Они здесь всё знали и всё решали — за всех, и за меня тоже. И так было, конечно, правильно. Туда, куда я собрался, мне нельзя, я действительно недостоин. Нужно идти обратно.

Тут моя внутренняя система распознала, наконец, воздействие чужого гипноза и слегка тынцнула меня электрическим током. Я вздрогнул и замотал головой.

Ничего ж себе! Умеют, умеют, эти с-с… в смысле, с-сущности, использовать интонацию и дух эпохи. Но теперь я вырвался и знал, что нужно делать. Дух эпохи, он ведь тоже разный — и часто всё зависит от того, что ты в этом самом духе намереваешься унюхать.

Я оглядел хмурые, сосредоточенные лица и поднял руку:

— Тихо, тихо! — крикнул я им. — Слушайте все сюда! Слушайте, а кому не слышно, читайте по губам.

Они замолчали и уставились на меня, их глаза были серыми, как и их одежда, как и они сами.

— Бесплатная медицина, — произнёс я. — Дружба народов. Уверенность в завтрашнем дне.

Едва произнесённые, слова эти вспыхивали в воздухе и разлетались вокруг сокрушительным белым огнём. И от этой световой волны серые мрачные фигуры — то были, конечно, никакие не люди, а порождение этого мрачного межмирья, призраки — застыли, покачнулись, а потом рассыпались прахом себе же под ноги.

И это было правильно.

Это было правильно, только вот энергии у меня ушло ого-го сколько. Ну да ладно — авось на одну хорошую драку хватит.

А драка была не за горами, как не за горами были четыре тёмные фигуры, что удалялись в виду внезапно открывшегося чистого горного пейзажа. Коридор куда-то делся, но я этому не удивился, как не удивляются неожиданным переменам в сновидениях. Да, фигуры были не за горами — они, фигуры, были совсем недалеко, горы были куда дальше.

Они, видимо, почуяли меня, потому что остановились и обернулись. С ними была сумка, и вот это было правильно. Сами же тёмные эти фигуры были мне знакомы, такое я уже повидал. В таких двухметровых угольного цвета големов компонуется потусторонняя мошкара, что залетела в мир украсть наше кино. Такое с ней случается только здесь, в межмирье. Там, в мире, она просто растёт, если есть пища, причём растёт не очень интенсивно — максимум что я видел, это мошка размером с воробья, и та выглядела такой, как будто вот-вот лопнет.

Тёмные же големы, что поджидали меня, выглядели вполне атлетически. Они как-то угадали мои намерения — может, догадались, что я без оружия — и не спеша разминали шеи и широкие плечи.

А я — что я — я направлялся к ним и старался не подавать вида, как же я рад. Предстоящее противоборство, в просторечии драка, и правда радовало меня несказанно. Я человек, в общем-то, простодушный, и все вот эти гипнозы, мысленные внушения, хитрые замыслы — ну, такое. То ли дело благословенная драка руками и ногами — настоящая, честная, я бы даже сказал, душевная. Вот это дело по мне. (Только никому не говорите, а то примут за какого-то бессмысленного амбала без тени интеллекта).

— Ну, давайте, — прошептал я.

В общем, сначала атаковали двое, третий стал заходить со спины. Четвёртый пока не участвовал, сторожил сумку.

Они были похожи на чёрные манекены — высокие, с гладким рельефом, с безглазыми и жутковатыми лысыми головами. Но как раз на таких мы учились рукопашному бою на занятиях, так что на меня даже успела накатить мимолётная ностальгия.