Когда я закончил с костром, то внимательно огляделся по сторонам. По моим расчетам к этому времени кто-то из взрослых, встреченных Серегой, должен был уже прийти нам на помощь. Но вокруг никого не было. Я не слышал отдаленных шагов, криков, разговоров. Только стройный птичий гомон и хриплый голос Серегиного дедушки оглашали лесную тишину.

Ну что ж, делать было нечего, следовало срочно приступать к активному обогреву Аркадия Михайловича. Я, конечно, надеялся, что теплая одежда или одеяла будут доступны уже на этом этапе. Но мой расчет явно не оправдался.

Я подошел к Серегиному дедушке. После того, как я взял у него спички, он снова улегся на живот, подложил здоровую руку под голову, и в таком положении рассказывал мне про свои военные приключения.

— Аркадий Михайлович, надо, чтобы вы поскорее согрелись, — прервал я его. — Для этого лучше всего перевернуться на спину. И мне нужно будет расстегнуть вашу одежду.

На нем помимо курточки были надеты еще пиджак и темная рубашка.

— Что ты задумал, малец? — прокряхтел Аркадий Михайлович, удивленно глядя на меня.

— Я хотя бы частично освобожу вас от сырой одежды. От нее вам только хуже. Вы так никогда не согреетесь. Видите тот камень? — Я показал на булыжник, который задвинул в костер. — Я вытащу его и оберну своей майкой. Когда он немного остынет, то мы поместим его у вашего левого бока поближе к подмышке. Это поможет вам быстрее согреться. Но для этого нужно снять сырую одежду. Хотя бы пиджак и рубашку. Освободим только левую руку. Правая у вас, похоже, сломана. Ее трогать не будем.

— Хм. Разумно. — Аркадий Михайлович удивленно смотрел на меня. — И где ты только этого нахватался, малец?

— Отец. Он у меня в разведке служил.

— Знаю-знаю. Батька твой — мужик, что надо. Когда трезвый, — без обиняков заявил Аркадий Михайлович, пытаясь перевернуться на спину.

Я подскочил к нему и стал помогать, стараясь не касаться сломанных конечностей. Аркадий Михайлович заскрипел зубами и сильно побледнел.

— Ничего, — хрипел он сквозь зубы, — прорвемся. Еще и не такое бывало. Терпи, Аркаша. — И он пару раз размашисто шлепнул себя по щекам здоровой рукой.

Когда дело было сделано и Аркадий Михайлович благополучно перевернулся на спину, я поспешно выкатил толстой палкой камень из костра, а затем начал расстегивать курточку, пиджак и рубашку Серегиного дедушки. И тут я замер в нерешительности. Под рубашкой обнаружилась еще сырая майка.

— Аркадий Михайлович, где у вас нож? — после секундного замешательства спросил я.

— Это еще зачем? — он с подозрением посмотрел на меня.

— Мне не снять с вас майку. А она сырая. Ее нужно разрезать, — спокойно, словно речь шла о завязывании шнурков, ответил я.

Аркадий Михайлович понимающе кивнул.

— В правом нижнем кармане куртки, — хрипло добавил он. Его начинала бить легкая дрожь, а тело было очень холодным.

Я быстро достал нож, разрезал майку и стянул ее с озябшего тела фронтовика. Дальше действовать нужно было быстро. Я стянул с себя майку, обернул в нее разогретый в костре камень и придвинул его к левому боку Аркадия Михайловича, ближе к подмышке. Потом быстро закидал сухими листьями грудь Серегиного деда и его расстегнутую сырую одежду, а затем улегся сбоку, рядом с камнем, прижавшись к озябшему старику своим нагретым от проделанной работы туловищем.

— Не дури, малец, — прохрипел Аркадий Михайлович, — простудишься, воспаление легких подхватишь. А у тебя еще вся жизнь впереди. — И он попытался меня оттолкнуть.

— Если замерзну, у костра погреюсь. Лежите спокойно, Аркадий Михайлович. Скоро кто-нибудь из взрослых придет на подмогу. Только не засыпайте. Лучше дальше про войну рассказывайте.

Когда примерно через четверть часа в овраге зазвучали встревоженные взрослые голоса, Серегин дедушка уже заметно согрелся.

— Сюда! — изо всех сил заорал я. — Помогите! Мы здесь!

Через полминуты из-за поворота показались двое: мужчина и женщина. Они несли с собой большое шерстяное одеяло, фуфайку и несколько досок. Увидев меня с дедом, они в растерянности замерли.

— Что же вы стоите? Помогите! Его надо согреть. Несите сюда одеяло и одежду. — Я вскочил на ноги и начал руководить процессом, пока вновь прибывшие сами не освоились с ситуацией.

Совместными усилиями мы обернули торс Аркадия Михайловича в теплое одеяло, а сверху укрыли фуфайкой. После этого мужчина быстро насобирал еще хвороста и закинул в костер. А после этого мы вместе с ним соорудили шины в местах переломов.

Все это время я продолжал разговаривать с Аркадием Михайловичем, чтобы не дать ему уснуть. Было заметно, что он хорошо согрелся и сильно разомлел. Глаза его начали слипаться. Однако, боль от переломов, усилившаяся в согревшемся теле, и мои назойливые вопросы про войну, похоже, не давали ему окончательно забыться сном.

Примерно через четверть часа после того, как были наложены шины, из-за поворота оврага наконец-то появился бледный и всклокоченный Серега Сабуров. Его сопровождал здоровый мужчина, похоже, из местных жителей, который нес на плече сложенные носилки, а также женщина, фельдшер скорой помощи.

Она быстро провела первичный осмотр Аркадия Михайловича и удивленно мотнула головой, глядя на умело наложенные шины. Однако, лишних слов на похвалу тратить не стала, быстро скомандовав двоим мужчинам, как правильно и безопасно поместить пациента на носилки.

— Надо как можно скорее доставить его до нашей машины. Она в лесу на дороге. Метров триста отсюда, — обеспокоенно сказала она, показывая в дальнюю сторону оврага.

Мужчинам два раза повторять было не нужно. Они поудобней взяли носилки и осторожно пошли по дну оврага, направляясь к мостику, от которого уже можно было выйти наверх и двинуться в направлении дороги.

Я остался на месте. Надо было потушить костер, а потом вытащить из ямы свой велосипед.

— Спасибо тебе, Егор! — услышал я тихий хриплый голос с удаляющихся носилок. — Если бы не ты…

Что там дальше сказал Аркадий Михайлович, я уже не расслышал. Махнув ему на прощание рукой, я огляделся по сторонам. Оставшись в полном одиночестве, я наконец-то осознал, что только что произошло. Я смог хоть немного изменить историю. У меня получилось вырвать хорошего человека из рук неминуемой смерти. А это значит, что в моих силах менять судьбы отдельных людей, а возможно даже и