Макс осторожно прошёл к кухонной двери, стараясь ступать как можно тише. Он и сам бы не смог толком сказать, зачем крадётся, но в «час духов», с двух до трёх пополуночи, было явно поздновато для работ по дому — и, пожалуй, рановато для хлопот с завтраком. На кухне послышались лёгкие шаги, а затем едва-едва различимые звуки: кто-то тихонько напевал себе под нос песенку.

Резанов осторожно постучал, за дверью раздался приглушённый вскрик и звон упавшей на каменный пол ложки. Потом торопливые шаги приблизились, тяжёлая створка, скрипнув на петлях, отворилась — и перед капралом-адъютантом предстала Иренка в своём обычном платье, но с повязанном на голове белым платком и в широком фартуке. И платок, и фартук были перепачканы мукой, а на столе дожидалась кухарки широкая миска с тестом.

— Ох, пан, ну и напугали вы меня! — девушка улыбнулась, и в глазах её мелькнул уже знакомый Максиму озорной огонёк, каждый раз наводивший парня на мысли о том, что вилы всё-таки в чём-то родня суккубам.

— Простите, пани. Куховарите?

— Булочки к завтраку, — девушка повела рукой. — Пани Эвка ведь любит булочки с изюмом, мне хотелось её порадовать.

— Спасибо, — улыбнулся Макс. — Пани Иренка, это хорошо, что я вас застал ещё не спящей.

— В самом деле? — в голосе вилы прозвучало удивление.

— Мне нужно кое о чём вас спросить. Скажите, не знаете ли вы на Подскали пожилую женщину, у которой была бы на воспитании или под присмотром девочка?

— Простите, пан, но это очень уж неопределённо, — пожала она плечами. — Мало ли в наших местах таких женщин.

— Фамилия этой женщины должна быть на «Ма».

— На «М»?

— Нет, именно начинаться на «Ма».

— А сколько лет девочке?

Макс растерянно запустил пятерню в волосы.

— Понятия не имею, — наконец признался он. — Но, возможно, что живёт она у своей опекунши последние пять лет.

— Как её зовут?

— К сожалению, не знаю.

Иренка вернулась к столу и с равнодушным видом вновь принялась вымешивать тесто.

— Простите, пан, что-то мне никто в голову не приходит.

Максим, собиравшийся уже пожелать спокойной ночи и отправиться спать, неожиданно для самого себя шагнул к служанке и положил ладонь поверх тонкой кисти, державшей ложку. Вила вздрогнула, словно парень её ударил, и подняла на стражника настороженный взгляд. Макс, не понимая, откуда в нём взялась эта уверенность, сказал:

— Неправда.

— Пустите, — девушка отдёрнула руку, но Резанов и не пытался её удерживать. Мгновенного прикосновения хватило, чтобы почувствовать: кожа вилы холоднее льда.

— Почему вы не хотите назвать мне эту женщину? — капрал-адъютант скрестил руки на груди.

— Потому что хватит ей и тех страданий, что уже пережила! — яростно полыхнула на него глазами Иренка. — И было бы ещё за что страдать!

— Что-то я не понимаю — с чего это вы решили, что я принесу ей страдания?

— С того, что встреча с властями обычно добром не заканчивается, — поджала губы девушка, но тут же, смутившись, прикрыла рот ладонью.

— То есть вот как вы на меня смотрите? — с деланным равнодушием вскинул брови Макс. — Как на бездушного исполнителя императорских приказов?

— Я не…

— А я-то наивно полагал, что в Золотой Праге хотя бы ночная вахта избавлена от таких предрассудков. Что уж нашу-то работу ценят.

— Пан, я…

— Благодарю. Приятно узнать, что о нас думают не домашние и не друзья, а просто пражане.

— Простите, пан, — Иренка, явно расстроенная, теперь нерешительно покусывала нижнюю губу. — Я вовсе не то имела в виду! Все уважают ночную вахту! Но ведь чиновники из ратуши — другое дело.

— Крёстный моей жены — третий секретарь императорской канцелярии, — напомнил Максим.

— И понятия не имеет о том, как ведут себя его подчинённые самого мелкого ранга, — снова яростно взвилась Иренка. — О том, что творится в судах. Как поступает дневная стража — не все, конечно же, но многие! — когда в их руки попадает какой-нибудь бедолага, с которого можно поиметь выгоду. Разве я не права? Скажите? Разве такого нет в Золотой Праге? Или вы никогда этого не видели?

Макс растерянно моргал, слушая эту тираду.

— Почему, видел… Правда, у себя… ну, там, откуда я родом.

— В вашем мире, — кивнула, успокаиваясь, вила, которой, похоже, было прекрасно известно, кто такой капрал-адъютант. — Люди, нелюди — природа ведь всё равно одна, и те, у кого не душа, а душонка, вечно норовят испортить жизнь другим.

— Но я-то тут при чём? — развёл руками парень.

— Зачем вам эта женщина и девочка, которую она воспитывает? — спросила Иренка, впиваясь в собеседника взглядом чёрных глаз — никакой радужки, только огромный зрачок в белоснежном обрамлении.

— Возможно, они имеют какое-то отношения к нашим розыскам.

— Каким?

— Тех, кто виноват в неожиданно наступившей зиме.

— С чего вы это взяли?

— Ни с чего, — тяжело вздохнул Максим, присаживаясь на край стола. — Просто это последняя ниточка, которая у нас осталась.

— А если она ни к чему не приведёт? — продолжала расспросы вила.

— Тогда придётся подключить тех самых чиновников, которых вы так не любите, — он не смог сдержать лёгкую нотку иронии в голосе. — И дневную стражу. И надеяться, что это даст результат. Хотя лично я сомневаюсь.

— Почему?

— Потому что когда в дело окажутся вовлечены десятки участников, велик риск, что слухи о розысках дойдут до тех, кого мы ищем. И розыски закончатся ничем.