Такого я, конечно, не ожидал, ох уж эти творческие натуры. Знал бы, надел бы специальную жилетку, чтобы в неё тут плакались. Да, жилетка не помешала бы — в рубашке, надо сказать, чувствовал я себя не очень удобно, она тут же намокла от слёз, а может, там ещё и из носа набежало.

Тут помощник оператора Вася Ресницын, что успел занять место за столом и всё это время машинально подъедал из банки консервированную кильку в томате и смотрел на нас диковатым взглядом, вскочил со стула. Вскочил не просто так — кажется, он что-то услышал за окном. Метнувшись между нами и столом, он прокрался к занавеске и осторожно, сбоку, выглянул. Увиденное заставило его икнуть и побледнеть.

— Там это… Шеф приехал… — раздался его испуганный шёпот.

Глава 12. Противник действует

От известия о приезде шефа подскочил и оператор Окуляров. На пару с помощником они смели со стола следы разгульной своей посиделки, тарелки отправились в шкаф, стаканы под подушку, а бутылки они, поскакав в панике по комнате, закатили под кровать. Тёмной мошкары в комнате было не видать — может, притаилась по углам.

Тут уже заметался и опомнившийся актёр Демьяненко. Он сунулся в шкаф, попробовал спрятаться за занавеской, потом встал на четвереньки и полез вслед за бутылками под кровать.

— Ну зачем вы, Александр Сергеич, — поймал его за ремень помощник оператора Вася Ресницын.

Шурик отчаянно уставился на него, потом распахнул на кровати покрывало, запрыгнул туда и укрылся с головой. Оператор с помощником переглянулись и, скрипя паркетинами, стали перемещаться к двери.

— Куда вас черти несут? — остановил я этих нарушителей режима трезвости. — Сидите лучше здесь.

Сам же выглянул в коридор и направился вдоль его побеленных стен и картин с видами на Аю-Даг, Ай-Петри и неизбежный замок Ласточкино Гнездо к вестибюлю.

Там я встретил знаменитого режиссёра с супругой. Вежливо посторонившись, я гипнотически внушил Гайдаю, что тому нужно срочно направляться в свой номер, чтобы записать какую-то только что пришедшую в голову идею — насчёт настоящей или будущей киноленты, это уж пусть он сам разбирается.

Рассеянно мне кивнув, Гайдай направился к нужным дверям, верная его соратница Нина Гребешкова уже доставала из сумочки ключи. И тут случилось неожиданное.

Да, дальше произошло неожиданное и совсем нелогичное. Из той самой комнаты послышались приглушённые голоса, там завозились, что-то звякнуло, покатилось. А потом из распахнувшейся двери прямо на режиссёра Гайдая вывалился актёр Александр Демьяненко.

От неожиданности (а скорее от самого вида и выражения лица главного Шурика Советского Союза) режиссёр Гайдай как будто окаменел, а заодно и онемел. Да что там Гайдай, я и сам настолько впечатлился этим эпичным выходом, что даже позабыл смягчить сцену доступным мне гипнотическим воздействием. А актёр Демьяненко вытянул руки и ухватил режиссёра Гайдая за плечи. Уставился в лицо, для чего смотреть ему пришлось снизу вверх. Очки Гайдая блестели довольно растерянно.

— Отец родной, — всхлипнул актёр Демьяненко мэтру режиссуры в худую грудь. — Это что же мне теперь… всю жизнь, что ли, вот так… Шурик, Шурик!.. А-а?!..

Кто его подбил выскочить, чтобы распахивать здесь душу, я вполне себе представлял. Это тёмная мошкара, что нащупала ход в голову оператора Окулярова, воспользовалась моментом и сделала своё тёмное же дело. Тут они и сами, оператор и его оказавшийся в сообщниках коллега, выглянули из комнаты. Сообразив, что внимание режиссёра поглощено его неожиданным хмельным собеседником, они на цыпочках, прячась друг за друга, рванули по коридору прочь от опасных мест.

— Всю жизнь, а?!.. — сбился актёр Демьяненко на трагический шёпот.

Нина Гребешкова дипломатично отвернулась и ускользнула к лестничному пролёту. Я подумал секунду и предпочёл сделать то же самое, но далеко не ушёл и стал наблюдать за происходящим из-за проёма лестничной площадки.

Режиссёр Гайдай, кажется, пришёл уже в себя. Вздохнул. Обнял собеседника за плечи и ненавязчиво повлёк того к двери номера.

— Как вы, Александр, не поймёте, — начал он. — А ведь умный же человек. Люди, видя вас, улыбаются и забывают о своих печалях. Да разве не главная задача, наша и искусства в целом… — Дальше я не дослушал, скрипнула дверь, и они скрылись в проёме.

Я засомневался, потом направился к двери — показалось, разговор у них будет долгим. Но я ошибся. Дверь снова скрипнула, и режиссёр Гайдай, выступив из номера, как раз на меня и наткнулся.

— Никита… Ага! Ну ты-то куда смотрел?

Энергетическая штуковина, что обеспечивает мне всеобщее узнавание, делает вдобавок к этому и ещё одно полезное дело: она внушает моим собеседникам особенно не задумываться, чем именно я в съёмочной группе занимаюсь. Так что операторы считают, что я из администраторов, те — что я каскадёр, каскадёры — что осветитель, ну и так далее. Это удобно. Но с Гайдаем, который был здесь главным над всеми, такое, конечно, не прокатывало.

— Простите, Леонид Иович, — я скорчил виноватую физиономию. — Не доглядел…

— А, ну вас всех, — Гайдай махнул рукой, и его туфли застучали по коридорному паркету.

Последствия этой сцены я, конечно, в меру своих гипнотических возможностей смягчил. Так что наутро ни режиссёр Гайдай, ни его супруга о произошедшей в коридоре встрече ничего и не вспомнили — по крайней мере, ничего плохого. Разве что у Гайдая отложилось где-то в сознании очередное впечатление о хрупких и беззащитных актёрских душах, не привязанное, впрочем, к конкретному событию. Ничего не помнил о вчерашнем и актёр Демьяненко — и мне показалось, что он не вспомнил бы и без моего гипнотического воздействия.

***

Прошло несколько дней, полных активной и энергичной работы. Работа эта была у каждого своя.

Съёмочная группа во главе со своим высоким, блистающим стёклами очков руководителем рождала, формировала, вытаскивала из ноосферы свой бессмертный кинематографический шедевр или, если прикрутить пафос на минимум и выражаться проще, снимала очередные сцены из фильма. В этом процессе сценарий, случалось, менялся, и многие шутки бывали придуманы прямо на ходу. За каждую такую находку режиссёр премировал выдумщика