— Нет, Олег Сергеевич, — твёрдо ответил я. — Они будут только сковывать мои действия.

— Они вас? Или вы их? — удивлённо поднял брови Зубарев.

— Безусловно, они меня, — уверенно ответил я. — Не сомневайтесь. Потребность в значительном количестве фуража, несработанность подразделений и прочие, казалось бы, мелочи в походе оборачиваются большими проблемами. Я знаю возможности своих бойцов, а вести разномастное соединение — не лучшая идея.

— Что ж, пожалуй, вы правы, — после недолгого раздумья вздохнул Зубарев.

Генерал Мазуров вместе с атаманом, уточнили ещё несколько ключевых моментов, после чего генерал закрыл совещание. Осталось навестить подполковника Булавина и отправить очередной доклад генералу Дубельту по жандармской почте. Подъехав к управлению вижу, как передо мной провели под конвоем молодого офицера без погон. Его лицо мне показалось знакомым. Он шел ссутулившийся и какой-то весь поникший. Во всём виде обреченность и безнадёга.

— Что-то лицо мне его знакомо или показалось? — произнёс я, ни кому не обращаясь.

— Кажись, командир, пушкарь, когда при долине с горцами схлестнулись. — уверенно заявил Савва.

— Точно, он, командир. — подтвердил Паша. — Это чего он учудил, ежели его жандармы под арест взяли?

Заинтригованный я прошёл в кабинет Булавина.

— Здравия, Максим Сергеевич. — поздоровался я с Булавиным.

— Пётр Алексеевич, рад видеть вас. — встал из-за стола подполковник. Он стал подчеркивать нашу разницу в статусе после того, как узнал, что я являюсь обладателем именного, серебряного жетона. Ну и по званию я его обогнал.

— Прошу переслать мою почту — положил я пакет на стол.

— Сделаем. — Булавин достал печать с сургучом. При мне опечатал конверт и вызвал дежурного. — Отправить вне очереди с пометкой «спешно», «секретно».

— Слушаюсь, — дежурный вышел.

— Может чаю, Пётр Алексеевич? — предложил Булавин.

— С удовольствием. — ответил я.

Дождавшись, когда дежурный принёс чайные наборы и разлив чай в чашки удалился, я спросил у Булавина.

— Максим Сергеевич, а что это за арестованный, кажется, офицер?

Подполковник нахмурился.

— Вы правы, Пётр Алексеевич. Штык-юнкер Суворкин Виктор Николаевич. Командир полу батареи форта Градовка. Арестован за нанесение тяжких телесных повреждений штабс-капитану Жаботину, коменданту форта, и подстрекательстве к бунту. С ним арестованы двое с его батареи. –озабоченно произнёс Булавин.

— Прямо к бунту? — спросил я не верящим голосом.

— Признаться, грязная и мутная история, Пётр Алексеевич. Предстоит разбирательство, завтра следователь начнёт дознание.

— Максим Сергеевич, могу я поговорить с ним?

— Вы, можете, — усмехнулся Булавин. — Но в моём присутствии.

— Не возражаю, — согласился я.

Караульный завёл арестованного и вышел. Прапорщик стоял безучастный ко всему.

— Смирно!!! — неожиданно рявкнул я. Всё произошло так внезапно, что подполковник вздрогнул. Прапорщик механически принял стойку смирно и с выпученными глазами уставился на меня.

— Вы что, прапорщик, позволяете себе. Стоите тут, как жёванная тряпка. Имейте уважение к себе, мать вашу. Садитесь, — указал я на стул.

Заметил, как очнувшийся прапорщик, приглядевшись, узнал меня.

— Господин сот… виноват, господин полковник, — поправился он с удивлением рассматривая меня. Георгий, Владимир на шее, Георгиевское оружие, явно впечатлили его. — Вас не узнать!

— Тебя, Виктор, тоже не признаешь сразу. Ну, расскажи нам, как докатился до жизни такой.

Он опустил голову, и по его лицу разлилась краска стыда.— После того боя меня наградили знаком отличия Военного ордена, произвели в прапорщики и направили командиром двух орудий в форт Градовка. Все, кто участвовал в той схватке, получили медали «За храбрость», а фейерверкер Буланов Георгиевский крест. Год назад к нам назначили нового коменданта, штабс-капитана Жаботина. Самодур и пьяница, с непомерными амбициями. Принялся всех муштровать и строить. Меня с моими артиллеристами просто замучил придирками. Неделю назад он в очередной раз придрался к Буланову и ударил его по лицу — дважды, до крови. Я не выдержал, заступился, напомнил, что кавалеры Георгия не подлежат телесным наказаниям. Он начал кричать на меня, осыпать оскорблениями… Тогда я дал ему пощёчину и вызвал на дуэль. Он кинулся на меня с кулаками, повалил на землю, началась драка. Мои ребята бросились разнимать.

— И пока растаскивали, случайно уронили штабс-капитана несколько раз. А потом — ещё один, для верности, — закончил я за него. Подполковник Булавин тихо хрюкнул, до него наконец дошёл скрытый смысл сказанного.

— Всё было именно так, господин полковник! Никакого призыва к бунту и в помине не было. Клянусь честью офицера!

— Ладно, ладно, я тебе верю, — кивнул я, а затем обернулся к Булавину. — Что скажете, Максим Сергеевич?

— Спорить не буду, ситуация, возможно, и впрямь такова. Но даже в этом случае самое мягкое наказание для него — увольнение со службы без выслуги и лишение мундира. В противном случае его могут ждать куда более суровые меры. Поднять руку на начальника, пусть и подлого… В рапорте штабс-капитана Жаботина чётко указано: «побои и подстрекательство к бунту». Есть подписи двух свидетелей. Не знаю, что и сказать…

— Господин полковник! — с внезапной горячностью воскликнул прапорщик. — Ладно я… Но умоляю, отведите беду от моих людей! Помогите им, если это возможно, ради Бога! — В его голосе звучала искренняя, отчаянная забота о подчинённых. — Это они кинулись меня защищать. Жаботин — здоровенный детина, да ещё и пьяный был, себя не контролировал. Если бы не они, он бы меня просто изувечил…

Я вопросительно посмотрел на Булавина.

— Пётр Алексеевич, даю вам слово, что мы самым внимательным образом рассмотрим дело прапорщика.

— А как же пьяный дебош и явное превышение полномочий со стороны Жаботина? — не унимался я.

— Ни одной официальной жалобы или рапорта на его действия до сего дня не поступало. А показания арестованного, увы, не могут служить основанием для начала расследования против штабс-капитана.

— Максим Сергеевич, ну вы же известный волшебник военной юриспруденции. Неужели нельзя ничего придумать?

Булавин задумался, нервно постукивая пальцами по столу.

— Максим Сергеевич, — наклонился я к нему, понизив голос. — Я верю прапорщику. Две сотни человек находятся под командованием этого, судя по всему, неадекватного типа. Уверен, если ваш следователь под гарантию безопасности свидетелей начнёт расследование, он найдёт массу доказательств пьянства, самодурства и превышения полномочий со стороны Жаботина. И поверьте, тот с огромной радостью согласится уволиться «по собственному желанию». Прапорщик же наказан по всей строгости: уволен без выслуги