— Четвёртое, — я загнул очередной палец, — устранение конкурентов и врагов. Любой реформатор может быть подставлен через эту схему. Я, например, являюсь одной из главных угроз. Разрушаю старую систему, продвигаю доступную медицину. На меня уже было два покушения от людей Гильдии: Вдовин в Угрюмихе, Елецкий на дуэли. А когда мы уничтожили их базу под Владимиром, они объединились с Воронцовым и Сабуровым, бросили против нас своих усиленных бойцов и боевых химер.

Собеседник ошарашенно провёл ладонью по лицу, зачесав волосы назад. Похоже, только сейчас до него начал доходить масштаб этого спрута, протянувшего щупальца во все уголки Содружества.

— Пятое, финансовая выгода. Полагаю, регулярные «пожертвования» от жертв действительно приносят огромные деньги. Плюс та самая работорговля под видом благотворительности: Фонд Добродетели выкупал должников из тюрем, использовал как бесплатную рабочую силу для выращивания Реликтов и запрещённых экспериментов. Эти средства финансируют расширение Гильдии по всему Содружеству.

Крылов долго молчал, переваривая услышанное.

— Почему схема работала годами? — наконец спросил он. — Почему никто не сообщил?

— Потому что защита выстроена на всех уровнях, — я сел напротив следователя. — В полиции, судах, администрации сидят подконтрольные люди — либо купленные, либо сами под компроматом. Жертвы боятся — слишком позорный материал, карьера и репутация рухнут мгновенно.

— А Общество Призрения…

— Имеет безупречную репутацию. Жертвуют деньги церкви, помогают погорельцам, получают благодарственные грамоты. Благородный фасад, — я помолчал. — И главное — детям из приютов никто не верит. Слово беспризорника ничего не стоит против слова аристократа или просто обеспеченного человека.

— Разрозненность, — добавил Крылов, и в его голосе прорезалось профессиональное понимание. — Каждый притон работает отдельно. Общую картину видят только на самом верху.

— Именно. Поэтому мы зацепили лишь край паутины, — я указал на папку с показаниями. — Что конкретно дали допросы о верхних звеньях?

Собеседник достал из папки ещё несколько исписанных листов.

— Владимирская сеть раскрыта полностью, — произнёс он с мрачным удовлетворением. — Сердцеед сломался почти сразу. Назвал всех посредников между бандой и Обществом Призрения. Директор главного приюта продержался чуть дольше, но в итоге выдал механизм отбора детей и передачи «клиентам», а также их куратора со стороны Гильдии Целителей.

Я взял протоколы. Имена, даты, адреса. Некоторые фамилии заставили меня поднять бровь — среди «клиентов» оказались люди, которых я видел на приёмах во дворце.

— Сколько всего?

— Семнадцать постоянных «клиентов» только во Владимире. Ещё около тридцати, кто пользовался услугами эпизодически, — Григорий Мартынович помолчал. — Среди них четверо членов Боярской думы, прокурор, глава одного из Приказов, армейский капитан.

— Что по верхним звеньям?

Крылов перевернул страницу.

— Казначей Общества хранил переписку. К счастью уничтожить не успел, — следователь положил передо мной ещё один лист. — Общество Призрения во Владимире подчинялось напрямую некоему Ефиму Сергеевичу Горчакову. Не путать с графом Горчаковым — однофамилец, не родственник. Горчаков координирует деятельность Общества в семи княжествах северо-восточного региона. По нашим данным, он входит в ближний круг руководства Гильдии Целителей, пару раз встречался со Скуратовым-Бельским.

— Где этот Горчаков сейчас?

— Пока разыскать не удалось, я передал информацию Коршунову.

Я откинулся в кресле, переваривая информацию. Горчаков — не верхушка, но достаточно близко к ней. Человек, который подчиняется напрямую высшему руководству Гильдии. Координатор целого региона.

— Артефакты записи?

— Нашли тайник в кабинете директора главного приюта. Два десятка кристаллов с записями. Ещё не все просмотрены, но… — Крылов поморщился, — того, что мы уже видели, достаточно для пожизненных сроков. На некоторых записях — лица, которые я узнал. Влиятельные люди, Ваша Светлость. Очень влиятельные.

Я долго молчал, глядя на разложенные передо мной бумаги. Имена соучастников. Имена клиентов. Имена жертв. И ниточка, ведущая за пределы княжества, к человеку из ближнего круга Гильдии.

— Вот как мы поступим… — начал я.

* * *

Следующие недели превратились в марафон правосудия.

Залы судов не вмещали всех желающих. Люди толпились у дверей, пробиваясь хотя бы к окнам, чтобы услышать показания. Газеты выходили специальными выпусками, разлетавшимися за считанные минуты. Владимир, привыкший прятать грязь под ковром, вновь увидел, как её выволакивают на свет — методично, беспощадно, публично

Первым делом я распорядился, чтобы любой пострадавший ребёнок, желающий дать показания, получил такую возможность. Не принуждение — именно добровольный выбор. Врачи и несколько целителей-менталистов работали с детьми перед заседаниями, помогая справиться со страхом.

Артём Генадьев вызвался одним из первых.

Я наблюдал из ложи, как одиннадцатилетний мальчишка — тощий, с острыми скулами и не по-детски серьёзным взглядом — поднялся на свидетельское место. Зал притих. Сердцеед, сидевший на скамье подсудимых с разбитым лицом и в кандалах, впервые за всё время заседания поднял голову.

И я увидел, как он вздрогнул.

Артём говорил ровно, без надрыва. Называл даты, имена, адреса. Описывал, как детей «водили к богатым господам» и возвращали через несколько часов — молчаливых, с пустыми глазами. Как ломали пальцы тем, кто пытался бежать.

Феноменальная память мальчика оказалась страшнее любых пыток. Он помнил всё. Каждое лицо, каждую дату, каждую примету.

Когда Артём закончил и сошёл с возвышения, Сердцеед уже не смотрел в его сторону. Главарь банды уставился в пол, и его плечи мелко тряслись. Не от раскаяния — от ужаса. Он понимал, что его участь предрешена. Ребёнок, которого он годами держал в страхе, только что уничтожил его одними словами.

Приговоры выносились один за другим.

Банда Сердцееда получила по совокупности обвинений: сводничество с участием несовершеннолетних, торговля детьми, похищение, причинение телесных повреждений, вымогательство, организация преступного сообщества. Рядовые члены отправились на каторгу без права досрочной амнистии — кто на пятнадцать лет, кто на двадцать, кто пожизненно.

Самого Сердцееда приговорили к повешению.

Казнь прошла в закрытом режиме, во дворе следственного изолятора, на рассвете. Задача состояла в том, чтобы привести приговор в исполнение, а не устраивать представление для толпы. Я не присутствовал — не видел в этом смысла.

Некоторые советники предлагали применить к осуждённым колесование — древний владимирский закон предусматривал такую возможность за особо тяжкие преступления против детей. Я отказал им. Публичные пытки не делают правосудие справедливее. Толпе, требующей мучительной казни, нельзя потакать. Сегодня они хотят колесовать насильника. Завтра — вора. Послезавтра — того, кто не так посмотрел.

Смысл казни заключался в том, чтобы ликвидировать монстров, не способных жить по законам человеческого общества, и не допустить повторных преступлений, а не тешить людскую жестокость. Это различие важно было понимать.

Чиновники Городового приказа тоже не ушли от ответа: взяточничество, злоупотребление должностными полномочиями, покрывательство преступлений. Каторга от десяти до двадцати лет, полная конфискация имущества. Шестеро из них были